10
Тарас Шевченко
Варіанти тексту
|
||
Вскоре после этого прислал нам управляющий имением плакатные билеты, и мы осталися еще на год в Петербурге. И знаете, что мы сделали? Прикинулись немцами, да и пошли по улицам спотешать добрых людей своим искусством. И знаете, нам хорошо было, мы почти что каждый [день?] по рублю серебра домой приносили.
За исключением харчей и квартиры, я каждую каждое воскресенье получал рубль серебра и мед[и?] серебра. И каждую неделю я был два-три раза в театре (разумеется, в райке), откладывая каждую неделю полтину серебра на непредвиденный случай, т. е. для Серве. Т. е. приобрести несколько его этюдов для виолончеля. А главное, самого его послушать. В газетах пу[бликуют] давно уже публикуют, что он непременно будет к Великому посту в Петербурге. Дай-то Бог. Мне как-то страшно становится, когда я подумаю что буду я буду слушать Серве. Неужели слава так могущественна?
Приближается зима, и наши уличные квартеты должны будут прекратиться. Что нам делать? Товарищи мои хотят бросить искусство и искать лакейских должностей. А мне бы хотелося удержать их от этого соблазна. Да как удержать?
С этой благой мыслию пошел [я] однажды на Крестовский остров в немецкий трактир, поговорил с хозяином, что так и так, есть у меня квартет богемцев, можно ли им будет прийти в воскресенье попробовать счастья в вашем заведении? Хозяин согласился. И мы в первое же воскресенье спотешали почтеннейшую вальсами почтеннейшую публику, как истинные чехи. И спотешали не без пользы. Мы в один день достали себе пропитание на целую [неделю] с избытком. Товарищи мои ободрились. Следующее воскресенье нам еще лучше повезло. А следующее еще лучше, потому что уже настала настоящая зима.
Тут же, в трактире, мы стали получать заказы через содержателя трактира на вечеринки, на свадьбы и т[ому] подоб[ное]. Товарищи выбрали меня подрядчиком и казначеем. И мы зиму прожили припеваючи.
С Песков мы перебралися к Николе Мокрому. Квартира у нас была уже не одна маленькая комнатка, а две большие с прихожей.
Времени у меня б[ыло] В свободное время, в продолжение зимы, я проштудировал всего Ромберга и Серве, что мог достать.
Большой театр посещал я постоянно два и три раза в неделю, и хоть из райка, а я видел и слышал все, что было лучшего в ту зиму в столице.
Прошла, наконец, и бешеная Масляница. Прошла и первая неделя Великого поста.
О незабвенная афиша!
Надо вам сказать, что я делал иногда часто делал большой крюк, чтобы пройти мимо которого-нибудь театра, собственно для того, чтобы прочитать афишу.
В воскресенье был я на соборном проклятии в Казанском соборе. Вышел из церкви, перехожу Невский проспект. И издали вижу, что что-то белеет за проволочной решеточкой у подъезда дома г[оспожи] Энгельгардт. Я пере[шел?] прибавил шагу. Подхожу к подъезду или, лучше, к проволочному ящику, и первое, что и мне показалося, что я вижу самого Серве Серве и Вьетана. А это были только буквы. Долго я читал эти заветные буквы, пока добрался до настоящего их смысла. А смысл был такой, что Серве дает концерт сегоднишний же день в. Начало в 7 часов вечера. Я сейчас же купил билет. И целый день ходил по Невскому проспекту, заходя иногда к Александрийскому и Михайловскому театру прочитать афишу.
В 6 часов вечера я уже был в зале. Зала уже была вполовину освещена, и я вошел в нее первый. Швейцар, впуская меня в залу, сначала пристально осмотрел меня с ног до головы. Потому, вероятно, что я вовсе не был похож на человека, для которого 5-рублевая депозитка ничего не значит. Ну, да Бог с ним, пускай думает, что хочет.
Публика начала собираться, и к половине седьмого зала уже была полна. Меня пронимала дрожь. Но когда кто-то около меня сказал: «Уж семь часов», – я затрепетал и едва мог, а сердце у меня обдалося каким-то холодом. Как будто в одно мгновение теплая кровь оставила его и вместо крови потекла холодная вода.
Увертюра кончилась, которую я не слушал. Оркестр отдохнул. Поправился. И через несколько мгновений выходит Серве и за ним Вьетан.
Более мой! я не слышал да и не услышу никогда ничего прекраснее!
Лист перед Серве – фанфарон, простой механик, ремесленник перед художником, больше ничего.
Я смутно помню, как я вышел из залы. И как пришел домой. Помню только, что товарищи отняли у меня виолончель и спрятали.
С тех пор того вечера я уже не беру виолончеля в руки и звуков его слышать не могу. Для меня это все равно, что ножом по сердцу.
[В] продолжение поста я читал только афиши. И только раз был в Большом театре, когда давали ораторию Гайдна «Сотворение мира». Это истинное сотворение мира. Только для Большого театра слишком громко: трудно слушать. Тут нужно по крайней мере Михайловский манеж.
Еще давали концерт в Патриотическом институте, в котором участвовал между многими знаменитостями и граф Вельегорский.
Чего бы я не отдал, чтоб быть послушать его! Но, увы! свет сей не для всех равно создан!
Как раз в Великую субботу позвали нас ч[етырех?] всех четырех в часть и объявили нам, что помещик требует нас к себе в деревню и чтобы мы приготовились к следующей середе выступить в поход с севастопольской партией.
К середе мы были совершенно готовы. И рано утром в середу вышли за толпою колодников из ворот Литовского замка с инструментами за плечами и грустно, молча потянулися к Московской заставе.
Не описываю вам путешествия нашего, потому что оно нестерпимо однообразно и отвратительно гнусно.
На третий месяц нашего путешествия с толпою злодеев мы прибыли, наконец, в Прилуку.
Странное и страшное чувство обуяло меня при виде родного места.
Я долго не решался послать из острога к нашему доброму Ивану Максимовичу. Наконец, через великую силу превозмог ложный стыд и страх и послал за ним тюремного служителя. Через полчаса явился Иван Максимович и взял меня на поруки.
В продолжение целой ночи мы глаз не смыкали, сообщался друг другу, как родные братья после долгой разлуки. Между прочими новостями он мне сообщил, что промотанное и разоренное имение наш[его] покойного Г. купил с публичного торгу г. Арновский и что хотел было взять Лизу и Наташу к себе на воспитание, но Антон Адамович отдал только Лизу, а Наташу у себя оставил, и что m-lle Адольфина оставила их вместе с Лизою.
На другой день я оставил Прилуку и ночевал на ферме. На ферме все как было и прежде, только Лизы и m-lle Адольфины недостает. А хозяева ее, кажется, и помолодели, и подобрели.
Солнце уже сади[лося] спускалося за горизонт, когда я подходил к ферме. Мужички, попадавшиеся мне около села, посматривали приветствуя меня с добрым вечером, посматривали на меня и, снявши шапки, крестилися. Меня это немало удивляло. «Что бы такое значило, что они крестятся? » – спрашивал я сам у себя, входя в село. Играющие на улице дети, завидя меня, бросили игры и, остановясь около хаты, молча посматривали на меня, а которые были постарше, те крестилися. Я хотел было подойти к ним и узнать причину благоговения к моей особе, но дети разбежалися.
Я пошел далее, и уже на гребле попалась мне навстречу старушка и, перекрестясь, остановила и спросила у меня:
– Куда це вы гробык несете? У Дигтярях священык умер, поховать никому буде, бо нового попа ще не прыслано. Тут-то я только догадался, что они скрипичный ящик мои принимали за детский гроб.
Подойдя к самим воротам сада, я остановился в раздумьи, войти ли мне [?] к ним [?] заходить ли мне к ним, или пройти мимо. И только было решился на последнее, как послышался мне детский све[жий] голос голос в саду. Это был голос Наташи. Я отворил ворота, но войти в сад все еще как бы боялся. Только Наташа, увидя меня, закричала:
– Мамо! мамо! Нищий пришел! (Марьяну Акимовну она мамою звала.)
– Где ты видишь нищего? – спросила ее Марьяна Акимовна, выходя из-за дерева.
– Он за воротами. – И они подошли ко мне на несколько шагов. И Наташа бросилась ко мне, крича:
– Мамо! мамо! Это не нищий, это наш Тарас Федорович! Меня и в самом деле немудрено было принять за нищего: оборванный, запыленный, с палкою в руке и с ящиком за плечами. Марьяна Акимовна подошла ко мне, посмотрела на меня, взяла меня за руку, сказавши: «Войдите», – и заплакала. Наташа тоже п[лакала]заплакала. Я У меня ноги подкосились, и я упал на землю и зарыдал, как дитя. Наташа побежала за Антоном Адамовичем, и через несколько минут я уже был веден под руки ими мы уже все трое мы уже все трое шли к дому и все трое плакали. Наташа тоже плакала, разумеется, бессознательно. Впрочем, ей уже 12 год.
И что это за дитя, если б посмотрели! Это такая красота, такая детская прелесть, какой мне не удавалось видеть даже на картинах.
Подходя к дому, Антон Адамович почти что вырвал меня из рук Марьяны Акимовны и повел в свою хату.
Нема цієї фрази – Подождите меня здесь, – сказал он мне, сажая меня на стул в своей хате. – Я сию же минуту, – прибавил он уже за дверью.
В хате его было все по-прежнему, даже запах, воздух был прежний, и мне казалося, что я вчера только вышел из этой о комнаты.
Через минуту вошел мальчик с умывальником и бельем, а за ним и сам Антон Адамыч, неся в руках свое серенькое пальто и прочие принадлежности туалета.
– А сапоги найдете здесь, в этой комнате, – сказал он, указывая на боковую дверь. – А когда все кончите, приходите чай пить. Мы вас ждем! – прибавил он, уходя из хаты.
Преобразившися, я пошел в дом. На крыльце встретила меня Наташа и, схватя за руку, закричала:
– Мамо! мамо! посмотрите. Я его и не узнала! – И с этими словами ввела меня в комнату. И, сажая меня на стул около стола, прибавила:
– Садитеся вот здесь, как раз против меня и против мамы. Мы на вас будем смотреть. Ведь мы вас давно не видали!
Я осмотрелся кругом и сел. Н[аступило] С минуту длилося молчание Марьяна Акимовна, молча глядя на меня, плакал[а] заплакала и проговорила:
– Теперь нас только трое. А помните, было пятеро.
И, наливая чай, рассказала знакомую уже мне историю с прибавлением, что m-lle Адольфине чрезвычайно не хотелося расставаться с ними, и что они ее насилу уговорили перейти к г. Арновскому, что она там будет необходима для Лизы, потому что Лиза такая бойкая. «Что Наташа против Лизы? Это просто ангел у меня, а не дитя», – прибавила она, целуя Наташу.
Марьяна Акимовна начала было спрашивать меня о моих похождениях, но Антон Адамыч перебил ее, говоря, что для этого будет завтрешний день, а что сегодня нужно г[остя] спросить у гостя, не хочет ли он есть и спать?
После ужина пошел я в хату, где уже для меня была приготовлена постель.
«Боже мой! – подумал я. – За что эти добрые люди так полюбили меня? Встречал ли отец с матерью с такой любовию своего сына после долгой разлуки, как они меня встретили? Добрые, благородные люди!»
На другой день поутру Антон Адамович съездил в Дигтяри и исходатайствовал мне позволение у управляющего по остаться на ферме по случаю болезни.
Весь август месяц я прожил в кругу этих добрых людей, совершенно как сын у отца и матери. И совершенно забыл о моем грустном пребывании в Петербурге и о моем горьком странствовании, несмотря на то, что я каждый день повторял свои рассказы. В Раю праведники едва ли так блаженствуют, как я теперь блаженствую.
Наташа от меня совершенно не отстает. Просит меня, чтобы я ее учил на фортепиано, хотя она сама не хуже играет. Просит меня учить ее по-французски говорить, а сама мне поправляет. А когда я по вечерам рассказываю о моих приключениях на этапах, она плачет пуще самой МарьянЫ Акимовны. Просто она меня чарует своею привязанностью ко мне.
Примітки
Плакатний білет, плакат – паспорт, що видавали у Російській імперії на певний час (п’ять років, один рік, шість місяців, три місяці тощо) представникам податного стану – селянам і міщанам, тут – кріпаку, що відпускався на заробітки.
Крестовський острів – один із найбільших островів Петербурга у гирлі Неви між річками Великою і Малою Невками.
Богемці – чехи, від Богемії (нім. Bohmen) – офіційної назви Чехії в 1526–1918 рр. Далі герой розповідає, що музиканти «прикинулись немцами».
С Песков мы перебралися к Николе Мокрому. – Піски – в XIX ст. околиця Петербурга, розташована вздовж Великої Невки на Адміралтейській стороні, одна з найбідніших частин міста. На вулицях Пісків здебільшого стояли маленькі дерев’яні будиночки та благодійні заклади (Курбатов В. Петербург: Художественно-исторический очерк и обзор художественного богатства столицы. – [СПб.], 1913. – С. 558, 560).
Нікола Мокрий. – Йдеться, очевидно, про видатну пам’ятку російської архітектури – Нікольський морський собор на Нікольській площі в одному з центральних районів Петербурга – Казанській частині (відомий під іменем Миколи Морського). Побудований у 1753–1762 рр. С. І. Чевакинським, учнем Растреллі (див.: Россия, полное географическое описание нашего отечества. – СПб., 1900. – Т. 3. Озерная область. – С. 265). Отже, музиканти перебралися з околиці у центр міста.
Ромберг Бернгард (1767–1841) – німецький віолончеліст, композитор і диригент, засновник німецької віолончельної школи. Автор «Школи для віолончелі» (1840), яку має на увазі герой повісті. Концертно-виконавська діяльність Б. Ромберга сприяла популяризації віолончелі як сольного інструмента, піднесла техніку гри на цьому інструменті. Багато разів гастролював у Росії (вперше 1807 р.). Автор опер, симфоній, концертів, камерних творів, серед яких значення зберегли його твори для віолончелі.
Большой театр посещал я постоянно… – Великий театр – один з найстаріших театрів у Петербурзі, відкритий 1783 р. Спочатку в його приміщенні проходили оперні, балетні й драматичні вистави, з 1818 р. – театр опери та балету. На його сцені поряд з іноземними творами виставлялися перші опери російських композиторів. У 1836 р. театр капітально перебудовувався. Цього ж року Шевченко в числі учнів відомого майстра декоративного розпису В. Г. Ширяева (1795–?) брав участь у його розписі. Ймовірно, десь 1836 р. він почав відвідувати петербурзькі театри. Про своє захоплення виставою Великого театру «Руслан и Людмила» й виконанням С. С. Гулаком-Артемовським ролі Руслана поет написав у листі до Г. С. Тарновського від 25 січня 1843 р. Записи в щоденнику від 2 та 17 квітня 1858 р. свідчать, що після повернення із заслання він бував на оперних виставах у петербурзькому Театрі-цирку (з 1860 р. після перебудови – Маріїнський театр, тепер – Санкт-Петербурзький Маріїнський театр опери та балету).
Прошла, наконец, и бешеная Масляница. – Масниця – восьмий тиждень перед Великоднем, свято у православній церкві, що походить від давньослов’янського язичницького багатоденного свята «проводів зими», яким відзначався перехід до весняних хліборобських робіт. Упродовж багатьох сторіч Масниця зберігала характер народного гуляння, що супроводжувалось бенкетами, іграми, катанням на санях з гір, швидкою їздою на конях тощо (тому Шевченко називає Масницю «бешеной»).
Прошла и первая неделя Великого поста. – Семитижневий Великий піст іде після Масниці.
…был я на соборном проклятии в Казанском соборе. – Соборне прокляття – церковний обряд, відправлявся під час однієї з неділь Великого посту.
Казанський собор у Петербурзі – монументальна пам’ятка архітектури російського класицизму. Побудований у 1801–1811 рр. архітектором А. Н. Вороніхіним. Споруда звернена бічним фасадом до Невського проспекту – однієї з центральних магістралей Петербурга. Скульптурне оздоблення виконали російські скульптори І. Мартос, І. Прокоф’єв, В. Демут-Малиновський, Ф. Щедрін й ін. Розпис та ікони створили В. Боровиковський, О. Єгоров, В. Шебуєв. У 1813–1815 рр. у Казанському соборі було розміщено трофеї російських військ у Вітчизняній війні 1812 р. У 1813 р. в ньому був похований російський полководець генерал-фельдмаршал Михайло Іларіонович Кутузов (1745–1813).
…у подъезда дома г[оспожи] Энгельгардт. – Ідеться про будинок на Невському проспекті (тепер № 30, Малий зал ім. М. І. Глинки Санкт-Петербурзької філармонії); належав Ользі Михайлівні Енгельгардт (уродженій Кусовниковій), дружині полковника у відставці Василя Васильовича Енгельгардта (1785–1837), приятеля О. С. Пушкіна, рідного брата Шевченкового поміщика П. В. Енгельгардта. У 1829 р. В. В. Енгельгардт одержав привілей від уряду на проведення публічних концертів і костюмованих балів, які відбувалися в цьому будинку, в 1830-х роках спеціально переобладнаному, і мали великий успіх (див.: Яцевич А. Пушкинский Петербург. – Л., 1935. – С 300–308). На третьому поверсі цього будинку певний час (очевидно, у квітні–травні 1831 року) мешкав і П. В. Енгельгардт, який у лютому цього ж року переїхав із Вільна до Петербурга (див.: Лукоянов А. Где жили Энгельгардты и Тарас Шевченко? // Радуга. – 1993. – № 3. – С. 122–123).
В’єтан Анрі (1820–1881) – бельгійський композитор, скрипаль і педагог. Один із визначних скрипалів романтичного напряму. В 1838, 1860 рр. гастролював, у 1838–1840, 1845–1852 рр. жив і працював у Росії, де його концертна діяльність мала виняткову популярність у слухачів. Автор семи концертів для скрипки з оркестром, двох концертів для віолончелі з оркестром, невеликих скрипкових п’єс, етюдів. Шевченко, ймовірно, бував на концертах В’єтана.
…заходя иногда к Александрийскому и Михайловскому театру… –
Александрійський театр. – Ідеться про Александринський театр (в 1920–1995 рр. він називався Державним академічним театром драми ім. О. С Пушкіна), найстаріший російський театр. Формування його трупи пов’язане зі створенням 1756 р. першого російського постійного публічного театру. Спектаклі давали в різних приміщеннях. У 1832 р. побудовано приміщення Александринського театру. Наприкінці 1836 – на початку 1837 р. Шевченко разом з іншими учнями й підмайстрами художника В. Г. Ширяева виконував живописні роботи в Александринському театрі. З повісті «Художник» відомо, що Шевченко, здобувши волю, відвідував вистави Александринського театру разом з К. П. Брюлловим, В. І. Штернбергом та ін. На сцені цього театру в сезоні 1841–1842 рр. він дивився п’єсу Г. Ф. Квітки-Основ’яненка «Шельменко-денщик», восени 1844 та весною 1859 р. – вистави за участю М. С. Щепкіна тощо.
Михайлівський театр у Петербурзі (тепер Санкт-Петербурзький академічний Малий театр опери і балету) відкрився 1833 р. Спершу приміщення театру використовували переважно як концертний зал, на початку 1860-х років у ньому проходили гастролі артистів італійської опери, німецької драматичної трупи, французької оперети, з кінця 1870-х років у ньому грала постійна французька трупа. У 1836–1837 рр. Шевченко в числі учнів і підмайстрів В. Г. Ширяева брав участь у розписі Михайлівського театру. Пізніше він відвідував концерти й вистави (зокрема, вистави Александринського театру), що відбувалися в приміщенні Михайлівського театру.
Депозитка (депозитні білети) – паперові грошові знаки у вигляді розписок державного казначейства, запроваджені тимчасово (з 1840 по 1843 р.) під час заміни асигнацій на кредитні білети.
Гайдн Франц-Йозеф (1732–1809) – австрійський композитор. Автор численних симфоній, опер, трьох ораторій (у тому числі «Створення світу», написаної 1798 р. за поемою англійського поета Джона Мільтона (1608–1674) «Втрачений рай»).
Михайлівський манеж – найбільший манеж у Петербурзі (побудований у 1798–1801 рр., 1824 р. перебудований). Використовувався також для різноманітних виставок, масових розваг.
Патріотичний інститут – школа для дітей офіцерів, які загинули під час Вітчизняної війни 1812 р., відкрита Санкт-Петербурзьким жіночим патріотичним товариством. Спочатку називалася Училищем сиріт, з 1822 р. – Патріотичним інститутом. Містилася на Десятій лінії Васильєвського острова. В повісті йдеться про щорічний концерт, який давали музиканти-аматори й професіонали на користь сиріт:
«Каждый год любители музыкального искусства и артисты собираются вместе, чтобы суммою, выручаемой за концерты, споспешествовать благотворительным попечениям женского патриотического общества и начальства детской больницы» (Пушкарев И. Описание Санкт-Петербурга и уездных городов Санкт-Петербургской губернии. – СПб., 1841. – Ч. 3. – С. 129).
…участвовал между многими знаменитостями и граф Вельегорский. – Йдеться про Матвія Юрійовича Вієльгорського.
…в Великую субботу… – Йдеться про останній день Великого посту.
…позвали нас всех четырех в часть… – Йдеться про поліцейську частину – відділення міської поліції.
…выступить в поход с севастопольской партией. – Тобто з групою заарештованих, які етапом, пішки, під конвоєм вирушали до місця призначення (Сибіру, батьківщини). Кріпаків, яких поміщик хотів переправити на інше місце проживання, звичайно приєднували до партії заарештованих.
Колодник – в’язень у кайданах або колодках (масивних дерев’яних кайданах, які в старовину надягали на ноги, руки і шию заарештованого).
Литовський замок, Семибаштовий замок – в’язниця в Петербурзі. Побудований 1787 р. Спочатку використовувався як військові казарми Литовського полку (звідси назва). В 1823–1824 рр. перетворений на в’язницю, головним чином для карних злочинців. Пізніше в Литовському замку, що називався міською в’язницею, утримувались політичні в’язні. Спалений під час Лютневої революції 1917 р.
Московська застава – місце в’їзду до Петербурга та виїзду з нього по Московській дорозі, що охоронялося вартою, яка перевіряла документи тощо. Московською дорогою відправляли арештантів до Сибіру.
…промотанное и разоренное имение покойного Г. – Г. – очевидно, Ґалаґан Петро Григорович. На час роботи Шевченка над повістю був живий. Отже, повідомлення Івана Максимовича про смерть Ґалаґана і продаж Дігтярів – домисел.