Начальная страница

Тарас Шевченко

Энциклопедия жизни и творчества

?

7

Тарас Шевченко

Варіанти тексту

Опис варіантів

На хуторе дни проходили без особых приключений. У Марка Марко вырастал не по дням, а по часам. У него прорезалися зубки без особых припадков, как это бывает с другими детьми. Он стал уже ходить по хате без помощи ослона или лавы, и, целые часы глядя на его походку, любуяся, старый Яким давал ему разные названия, как-то гайдамака, чумак, запорожец, и однажды нечаянно назвал его уланом, отчего Лукия вздрогнула, побледнела и вышла из хаты, а Марта, не замечая смущения Лукии, вскрикнула на Якима:

– Перекрестыся, божевильный! Какой он у тебя улан! – И, взявши Марка на руки, цаловала его, крестя и приговаривая:

– Укрой и сохрани тебя Матерь Божия от всякой злой напасти. – И, приговаривая лаская, укладывала его в люльку.

Лукия возвратилась в хату. Марко уснул, и тишина водворилася в хате.

Неделю спустя после описанной нами сцены, после обеда, Яким по обыкновению отдыхал. Марта тоже на печи дремала, а Марко, вооружась арапником, нарочно для него сплетенным Лукиею, бегал от стола до порога и от порога до стола, размахивая своим арапником. Лукия молча любовалася своим сыном. Она с чувством тихого восторга смотрела на него и не знала предела своему счастию.

Ей послышалось, что наружная дверь заскрипела. Она вздрогнула. Через минуту отворилася дверь в хату, и вошел в охотничьем наряде корнет.

Лукия вскрикнула, схватила Марка и выбежала из хаты. Он выбежал за нею, но не мог ее догнать. Лукия спряталася в клуне, куда он побоялся войти, потому что там были молотники.

Походивши немного по двору, он вышел за ворота и, севши на коня, поскакал в поле.

Дремавшая Марта соскочила с печи и, не видя ни в хате ни Марка, ни Лукии, переполошилась.

За нею проснулся и Яким, и оба, ничего не понимая не понимая, что случилося, смотрели друг на друга.

– Где Марко? – спросила Марта. – Не знаю! – отвечал Яким.

– Кто тут кричал в хате?

– Не знаю! – отвечал Яким.

– Ты никогда ничего не знаешь! – почти крикнула Марта и вышла из хаты.

– А ты то куда много так хорошо знаешь, когда едят да тебе не дают, – сказал Яким, медленно подымаясь с постели.

Марта вошла в другую хату, и там нету ни Марка, ни Лукии. Она вышла на двор и встретила из клуни идущую перепуганную Лукию. А Марко, бедняжка, посинел от холоду и прегромко плакал.

– Ты Бога не боишься, Лукие? – кричала Марта. – Ну, как-таки можно бедное дитя выносить на такой холод. Видишь, как оно, сердечное, посинело? Дай его мне. Что И что это тебе в голову пришло, скажи ради Матери Божои?

– Я испугалася, – едва проговорила Лукия.

– Какого ты там рожна испугалася?

– У нас был в хате…

– Кто там у нас был в хате?

– Улан, кажется, – шепотом проговорила Лукия.

Они вошли в хату.

– Что там такое случилося с вами? – спросил Яким.

– Лукия говорит, что у нас улан был в хате!

Яким засмеялся и спросил:

– А волка не было с уланом?

Лукия на его остроту не отвечала.

Марка кое-как успокоили. И старый Яким снова, усмехаясь, заговорил:

– Ну, скажи, Лукие, какой это у нас к нам улан приходил: рудый, серый и волохатый? А бодай же тебе, Лукие. От насмешила, так так!

И он простосердечно захохотал.

Лукия молча улыбалася. А Марта, качая люльку, шепотом говорила:

– Цыть! Дытыну розбудиш своим проклятым хохотом. Оно, бедное, только что глазки закрыло.

– Да как же тут не смеяться? Вовкулака, или тот, как его, улан рудый, в хату заходил.

– Та пускай себе и заходил, только ты замолчи, – сказала Марта и сн[ова?], не переставая качать люльку.

Не проходило дня, чтобы старики не подтрунили над бедною Лукиею, и это продолжалося до тех пор, пока не посетил их корнет в другой раз. А это случилося ровно через неделю.

Старики тешилися и Лукия тешилися Марком, как он таскал за собою повозочку, Лукиею же сделанную из редьки, и погонял сам себя нитяным арапником. И только что он прошел от стола до дверей, как дверь отворилася и в хату вошел корнет и чуть не свалил с ног чумака Марка.

Лукия бросилась к ребенку, схватила его и бросилась из хаты. Марта выбежала за нею, а корнет, снявши шапку, поздоровался с Якимом.

– Доброго здоровья, – отвечал Яким, вставая. – Что это они у тебя такие дикие?

– Да что, добродию! Сказано – бабы. А бабы и козы – все равно, скачут, когда завидят человека. Дуры хуторяне, никакого звычаю не знают.

– А я сегодня поохотился немного да и тебя, старина, навестил, – сказал он, садясь на лаву.

– Покорно благодаримо, просимо – садитесь. Не угодно ли будет пополудновать у нас по-простому? Вы, я думаю, на своей охоте проголодались?

– Да, весьма не помешало [бы]. Я таки порядочно голоден. С утра ничего не ел.

– Ото-то ж! Посидите ж часть времени, а я пойду отыскивать своих диких хуторянок.

И он вышел из хаты.

Корнет, оставшися наедине, прошелся раза два по хате и остановился около люльки.

– Ба! Превосходная мысль! – прошептал он и, вынув из кошелька червонец, положил под подушку в люльку, и только что уселся на прежнем месте, как вошла Марта в хату, молча поклонилася гостю, достала чистую скатерть и накрыла, накрыла стол и начала молча приготовлять полдник. Через несколько минут вошел Яким в хату, говоря:

– Хоть кол на голове теши, не хочет войти в хату, да й только!

– Кто это не идет в хату? – спросил охотник.

– Да наша наймичка, такая глупая, как будто людей отродяся не видала.

– А не идет, так и пускай себе не идет, – сказала Марта, – мы и без нее управимся.

Приготовивши все для полдника, она вышла из хаты.

– Прошу вашои милости, за садитеся за стол та полуднуйте, что Бог дал! – сказал Яким, садяся на ослоне.

– Ах да, я и забыл. Ведь у меня есть роменская кизлярка! И он вынул из охотничьей сумы бутылку с водкой и поставил на столе.

– Не извольте трудиться, ваша честь. У нас, правда, есть и своя, да мы с старою мало употребляем, то и добрых людей иногда забываем потчевать.

И он хотел встать, но охотник удержал его.

– Постой! постой, дядя! Ведь у вас не такая, у меня ведь настоящая кизлярка. – И он вынул серебреную чарку из сумы.

– Не знаю, не случалося пивать такой. А всякие вина перепробовал на своем веку.

– Так вот попробуй, дядя, – сказал охотник, подавая старику чарку.

– Попробуем, что там за кизлярка! – сказал он, принимая чарку и крестясь. – Господы благословы!

Выпивши водку, он немного помолчал и проговорил:

– Нечего сказать, хорошая водка. А дорога?

– По цалковому бутылка.

– О, цур же ей, когда так! У нас на карбованець видро купыш.

– Купишь, да не этакой!

– Э, все одинаково, лишь бы назавтра голова болела.

И они молча принялися закусывать колбасу и холодное свиное сало, до которого, впрочем, охотник не прикасался. Невежа не знал, что холодное свиное сало лучше всякого патефруа. А впрочем, о вкусах спорить нельзя.

Охотник кстати привел поговорку, что по одной не закусывают. Потом другую, что без троицы дом не строится. Потом еще и еще поговорку, а за поговоркой, разумеется, наливалася и выпивалася чарка. Так что не прошло часа, а в бутылке уже было пусто, как у пьяницы в кармане.

Они стали говорить громче и быстрее. Охотник наговорил Якиму много любезностей, почти великосветских. И, между прочим, вот какую:

– А вы ты мне, дядя, с первого разу понравился. Помнишь?

– Помню, – отвечал Яким. – А вы мне так попросту совсем тогда не понравились. А теперь так вижу, что ты человек хороший.

– Вот то-то и есть! Ты раскуси-ка меня, дядя, так не то увидишь!

– Нет, я кусать тебя не буду, а знаемиться милости просимо.

– Ведь я, правду тебе сказать, для тебя и в ваше село жить на квартиру перешел, чтобы только к тебе в гости ездить.

– Благодаримо, благодаримо! Марто! – крикнул он, вставая со скамьи. – Пряжи яешню с колбасою! Давай видро выстоялки. Не знаешь, старая бабо, какой у нас человек сидит!

– Полно, полно, ничего не надо, дядя. Я сейчас уеду.

Нет Уедешь, только не сейчас, я тебе еще покажу нашего Марка.

– А кто это такой, ваш Марко?

– А наша дытына. Разве ты и не знаешь, что у нас и сын есть? – И он пошел к двери, бормоча: – Вот я вам дам, вражи бабы! – и он вышел за двери.

Через минуту он внес в на руках в хату плачущего Марка, а за ним вошла и Марта.

– Посмотри! посмотри! – говорил он. – Какое нам добро Господь на старости послал! На, забавляй его по-своему, – и он передал Марка Марте.

– Иды, иды, гайдамака ты, сякий сыну такий! – И он рассказал охотнику историю успокоившегося Марка.

Охотник рассеянно выслушал рассказ Якима, сказал:

– А кто же его настоящая мать?

– А Бог ее знает! Уповать надо, покрытка какая-нибудь, бесталанница!

– У тебя все покрытки! А может, и честная женщина, только бедная, – сказала Марта.

– А может, и честная. Бог ее знает. Куда же вы? – сказал он, обращаясь к охотнику. – Посидите Погостите, Бога ради, вы у нас и то редко бываете. Стара! Выстоялки! Яешни!

– Благодарю тебя, дядя. Буду часто бывать, только сегодня не держи: не могу, дома есть дело.

– А коли дело, так и дело. Как волите, сами лучше знаете. А хорошо б попробовать еще нашои выстоялки.

– Нет, благодарю. В другой раз. Прощай, дядя.

И он вышел из хаты.

Яким, проводивши за ворота дорогого гостя и в сотый раз повторив просьбу не забывать минать их хутора, возвращался в хату, бормоча про себя:

– Притча во языцех! Вот тебе и москаль! Вот тебе и улан! Та дай Бог, чтоб и хрещеные люди такие рослы на Божьем Божьей земле. Молодец, нечего сказать. И где он такую дорогую водку покупает? Говорит, в Ромнах. Надо будет поехать в Ромен та достать такой водки, чтоб не стыдно было, когда в другой раз заедет. Так, я думаю, и не достанешь. Паны всю выпили. Ну, уж за этими панами нашему брату просто некуда деваться. А что ж, ведь и он тоже пан, хоть и московский, а человек хороший, очень хороший человек. Хоть бы и у нас таких панив насиять. А что, на Москве тоже растут паны?

И, задавши себе такой хитрый вопрос, Яким, шатаясь, вошел в хату.


Примітки

Вовкулака – за народними повір’ями, людина, що обертається на вовка.

Кизлярка – виноградна горілка невисокої якості, яку виробляли в місті Кизлярі на Кавказі.

Патефруа (франц. patos de froids) – паштет із різних сортів м’яса, рідше – з риби й овочів, делікатес французької кухні. Подавався охолодженим.

Пряжи яешнюпряжи в російській мові – род. від пряжа (те, що по-українськи зветься кужіль). Фраза не має сенсу, якщо читати її по-російськи. Треба було сказати жарь яичницу.

Притча во языцех! – Тут у значенні: «Оце так пригода!»