5

Тарас Шевченко

Однообразно прошла зима на хуторе. Настал Великий пост, отговелися, и пост проводили, и Велыкодня святого дождали. На праздниках, когда хозяева уехали к отцу Нилу в гости, Лукия по[вторила Лукия с своим сыном наедине повторила ту же самую сцену, что и на Рождественском празднике, с тою разницею, что она была теперь одета она теперь надела в первый раз новую юпку, сподныцю и на голову повязала шелковый платок. Все это подарки, как уже известно, старого Якима.

Да еще после полудня на хутор зашел венгерец с разными кроплями и постучал в окошко, чем немало напугал увлеченную разговором с сыном Лукию. Она вскоре оправилась, отворила засов и впустила венгерца в хату.

Венгерец, как известно, был в шляпе с широкими полями и сферической тульей, в широком синем плаще, с коробкою за плечами, с палкою длинною в руке и с длинными усами.

Лукия пригласила его сесть на лаву, что он исполнил нецеремонно, сначала снявши коробку с плечей. А Лукия тем временем уложила своего Марушечка в колыбель и прикрыла простынею, бояся недоброго глаза. Потом обратилась к венгерцу и спросила:

– Какие же у вас лекарства есть?

– Лекарства? О, у меня всякие, разные есть кропли: и на зубы, и на голова, и на рука, и на нога – всякие, всякие кропли есть. Только, хорош фрау, деньга будешь не жалеть? – сказал венгерец, довольно нахально улыбаясь.

– Ну, хорошо, а есть ли у тебя такое лекарство, чтобы от всяких болезней ребенку помогало?

– О, как же, от разной болезни есть, разное, всякие кропли есть.

И он раскрыл свою коробку, показывая ей пузырек за пузырьком с разноцветною жидкостию.

– Вот эта от зуба, эта – голова, эта – лихорадка, эта – рука, эта – нога, эта – брушка немножко.

– А нет ли у тебя семибратней крови? Она одна ото всех болезней помогает.

– Есть, есть, зараз ищу!

И он вскоре достал из коробки завернутую в бумажке семибратнюю кровь. Это небольшие кусочки чего-то окаменелого, вроде мелкого ракушника темно-розового цвета. А почему оно называется семибратней кровью, то этого и сами венгерцы не знают.

– Что же будет стоить этот кусочек?

– Этот два рубля и одна полтина.

– А Боже ж мой, что же мне делать? У меня только три копы.

– Только один рубля и одна полтин. Нельзя, немножко мало. Разве еще, хорошай фрау, румочка шнапс, понимаешь – водка, и немножко кушать.

– Хорошо, и водки дам, и кушать дам, только уступите мне, ради Бога, за три копы.

– Хорошо, хорошо, отдаю, – и он подал ей кусочек волшебного медикамента.

Она взяла его с благоговением, завернула в хустку и спрятала за образ. Достала медные деньги из сундучка, расплатилася с венгерцем и посадила его за стол, достала из мисныка восьмиугольную размалеванную пляшку с водкой и поставила перед ним. Поставила пасху, холодное порося и пирожки с сыром и со сметаной. Уставивши все это порядком, положила ему ручник белый, вышитый по концам з[аполочью] красной заполочью, на колени и отошла к колыбели.

Венгерец, хотя просил немножко шнапсу, однако выпил две рюмки залпом, а третью после первого куска поросенка. Окончивши все, что было на стол поставлено, он вежливо раскланялся с Лукией, потом попросил огня, закурил свою фарфоровую трубку с кривым чубуком и начал собираться в дорогу. Взваливши коробку на спину, плащ на плечи, палку в руки, шляпу на голову, он еще раз раскланялся с Лукией и вышел с хаты.

Лукия, проводивши венгра за ворота, возвратилася в хату, подошла к колыбели, открыла простыню и, увидевши, что Марко спит, перекрестила его и едва коснулася губами его разгоревшейся щечки, бояся поцелуем разбудить его.

– Теперь я, слава Богу, спокойна, – говорила она про себя. – Теперь я хорошо знаю, что мой Марочко будет жив и здоров. А Теперь у меня есть лечение от всяких немочей. А про счастье его я уже не сомневаюсь. Я вымолю у Бога ему и век долгий, и долю добрую. Сказать ли ему когда-нибудь, что я его родная мать? Или никогда не говорить? – И она задумалась. – Нет, не скажу, никогда не скажу. Разве перед смертию на исповеди попу покаюся, а то никому в свете не скажу.

И, говоря это, она убрала со стола после трапезы венгра, подошла к колыбели, посмотрела на сына, стала на колени перед образами и молилася со слезами о сча[стии] жизни и счастии возлюбленного сына.

Солнце уже закатилося. Домочадцы с песнями возвратилися домой. Наконец, ворота растворилися, и сами хозяева возвратилися домой.

– А мы, Лукие, до[рогой?] на дороге венгра встретили, – говорила Марта, входя в хату, – и я у него купила семибратней крови для нашего Марочка. Бог его знает, а може, что и случится, так вот у нас и лекарство есть. Что, он спит? – сказала она, понизив голос.

– Спит, – отвечала тихо Лукия. – И здесь венгер был, и я тоже купила семибратней крови.

Ой, гоп, по вечери,

Запырайте, диты, двери,

А ты, стара, не журысь

Та до мене прыхылысь.

Так припевал веселый Яким, входя в хату.

– Цыть!.. Пьяный лобуре! – проговорила шепотом Марта, показывая на колыбель.

Яким замолчал, ка[к бы] и, как бы испугавшись, снял шапку и начал креститься перед образами, потом молча разделся и лег на постель.

– Ай да отець Нил, а бодай же его…

– Цыть… – прошипела Марта.

Яким замолчал, опустя голову на подушку, и вскоре заснул. Не замедлило и все живущее на хуторе последовать примеру Якима.

Весна быстро развивала свою зеленую зеленые ветви в Якимовом гаи. Черешни и, вишни и все фруктовые деревья сверх зелени покрылися молочным белым цветом, а земля разноцветным рястом. Началися полевые работы. Яким выпроводил с пшеницею чумаков своих в дорогу, но сам не пошел чумаковать, бояся положить где-нибудь свои старые кости на чужине, в степи при дороге, как это нередко случается с записными чумаками.

Проводивши чумаков, он усердно и смиренно принялся за свою пасику, говоря:

– Где мне уже теперь но дорогам шляться та с купцами торговаться! Вот мое дело: вертоград та пчелки Божии. Нехай молодые чумакуют.

И он почти поселился в пасике. Раз в день заходил он в хату, и то только пообедать. Когда в пасике все было уставлено и убрано как следует, а пчелы еще не роилися, то он раскроет себе Псалтырь и читает с вслух с утра до ночи, от доски до доски, а когда язык устанет, то он доделывает новый улей, еще прошедшее лето начатый, или починивает старую серую свиту. Иногда приходила к нему в пасику старая Марта с Марком, и это был для него торжественный праздник. Вынималася часть меду из лучшего улья и со всеми ласками угощался дорогой гость, т. е. Марко.

С наступлением весны Лукия с другою работницею неутомимо приготовляла гряды на огороде за гаем. И когда гряды были готовы и огородные овощи посеяны и посажены, она вскопала две грядки в гаи между деревьями, посадила цветов и каждый вечер поливала.

Когда же настал Настало лето, настали жнива, настал, наконец, и день рождения Марка, ей одной известный.

В тот памятный день она до рассвета пошла в свой цветник, нарвала самых лучших цветов, свила из них венок и, тихо вошедши в хату, так что и Марта не слыхала, положила на венок на голову спящему Марку. Дитя от прикосновения свежих и влажных цветов проснулося и заплакало. Марта проснулася и увидела над колыбелью испуганную Лукию.

– На что ты его разбудила? – спросила Марта.

– Я не будила, оно само проснулося, я только венок ему принесла, потому что оно сегодня… – И она чуть-чуть не проговорилась.

– На что ему твой венок? Только ребенка перепугала. Возьми его, повесь перед Варварою-великомученицею.

Лукия молча взяла венок и повесила перед образом.

В тот день был какой-то большой церковный праздник. Она позычила рубль денег у другой наймички и отпросилась у Марты в первый раз в село сходить, оделася в свое матерчатое плать[е] свою юпку, сподницу, повязала на голову шелковый платок, посмотрела в зеркальце, в стене вмазанное, и покраснела от удовольствия. И правду сказать, несмотря на пролитые ее ею слезы и претерпенное горе, сердечное и физическое, она все еще была красавица. Она все еще живо напоминала собою ту ту увенчанную пшеничным венком, ту счастливую царицу праздника Лукию. Простяся с Марком и Мартою, она пошла в село.

К [обедне?] Еще и обедня не Еще и во все звоны не звонили, когда она вошла в церковь. В церкви уже народу было довольно, и все до единого заметили незнакомую молодицу. Девушки и женщины шепотом спрашивали одна у другой: «Чия это такая хорошая молодыця?..» Она же, не обращая ни на кого внимания, поставила перед местными образами по свечечке и подала на часточку о здравии младенца Марка.

После обедни она заказала молебен о здравии рабов Божиих Якима, Марты и младенца Марка. После обедни отец Нил вручил ей просфирку и просил зайти к нему пообедать.

Она зашла. Матушка Якилына привитала ее, как свою родственницу, много расспрашивала о хуторянах, в особенности о Марке: здоров ли он, большой ли он вырос, вырезались ли у него зубки? и т. д.

После обеда Лукия простилася с отцом Нилом и матушкою Якилыною, пошла на хутор.

В селе долго об ней молва ходила между парубками и д[евушками] молодыми девушками, но никто не доведался, откуда она и кто такая. Возвратяся на хутор, она отдала поклоны от батюшки и от матушки старой Марте и Якиму, положила просфирку за образ до завтрешнего дня, полюбовалася на спящего Марка, сняла с себя праздничную одежу. Затопила печь в другой хате и принялася варить вечерю.

Примітки

Настал Великий пост, отговелися, и пост проводили, и Велыкодня святого дождали. – Великий піст – період, що за православним церковним календарем починається за сім тижнів до Великодня. Говіти – поститися і відвідувати церковні служби з метою приготуватися до сповіді й причащання у встановлені терміни. Тут ідеться про Великоднє говіння, яке звичайно припадає на Страсний тиждень, що безпосередньо передує Великодню.

…на хутор зашел венгерец с разными кроплями… – Венгерець – так називали в Україні мандрівних крамарів, переважно угорців та словаків за національністю, що торгували майже до кінця XIX ст. Кроплі – краплі, ліки.

зараз ищу – зараз в російській мові – мн.род. від зараза (заразна хвороба). Читаючи по-російськи, виходить, що продавець шукає для Лукії заразних хвороб. Треба було написати сейчас ищу, уже ищу.

Копа – одиниця лічби грошей, що дорівнює п’ятдесяти копійкам. Частіше – лічильна одиниця на 60 штук.

«Ой, гоп, по вечери…» – танцювальна народна пісня (див.: Танцювальні пісні. – К., 1970. – С 111). У збірнику вміщено текст, записаний у 1860–1870 рр. у селі Безпечна Сквирського повіту Київської губернії. Варіанти не зафіксовані. Шевченко побував на Сквирщині влітку 1846 р. і записав кілька народних пісень. Ймовірно, пісню «Ой, гоп, по вечері…» він почув саме тут.

Вертоград – сад.

вертоград та пчелки – та в російській мові – вказівний займенник жіночого роду, який в даному контексті ні на кого не вказує, фраза не має сенсу. Треба було сказати вертоград и пчелки.

старую серую свиту – свита в російській мові – група осіб, котра когось супроводжує (те, що по-українськи зветься почет), а зовсім не предмет одягу. Фраза не має сенсу, коли читати її по-російськи.

…повесь перед Варварою-великомученицею. – Тобто перед іконою із зображенням однієї з перших канонізованих християнською церквою святих – Варварою, що, за легендою, жила у фінікійському місті Геліополі в кінці III – на початку IV ст.

Подати, дати на часточку – пожертвувати на церкву за чиєсь здоров’я або за упокій душі померлого.

Просфірка (просфіра, просфора) – білий круглий хлібець, що використовується в обрядах православного богослужіння.