11

Тарас Шевченко

Прочитавши этот рассказ, я призадумался, и в воображении моем грубый ветеран-корчмарь в т[акого?] переобразился в такого человека-христианина, как дай Бог, чтобы [все?] были хоть немножко похожи на него.

Отрадное это размышление прервано было восклицанием: «Черт знает что!» Дверь растворилася, и в комнату вошел мои приятель, держа в руках мою гармонику и повторяя: «Черт знает что! Я думал, что он ей что-нибудь доброе подарил? Полтина! Больше полтины не стоит». И увидя у меня свою рукопись в руках, как бы опомнился и сказал: «Что, какова повесть? Али ты ее еще не дочитал?»

– Как раз перед вашим приездом кончил, – отвечал я.

– Ну, как, по-твоему, стоит напечатать? или нет?

– И очень даже!

– Вот то-то и есть! А они, дурни, думают, что, не читавши ничего, то ничего и не напишешь. А вот же и написал.

– Позвольте мне переписать еетак, так, для памяти? – сказал я.

– Вот еще, переписывать! Возьмите так, как есть, и хоть напечатайте ее. Только с тем, как я вам и прежде говорил, чтобы не выставлять моего имени.

Я дал слово. На дворе уже было темно. Напившись чаю, мы погуторили еще немного, оделись и поехали в исто[рическую?] город в историческую [церковь?] город, в исторический Николаевский собор «Деяния» слушать.

После заутрени приятель мой поехал к себе на хутор, как он говорил, по хозяйству распорядиться и, как после оказалось, затем только, чтобы соблюсти долг приличия, т. е. натянуть фрак на независимые плечи. Я же, как никого не имел знакомых и не имел охоты знакомиться, то нашел эту церемонию лишнею и остался в городе во ожидании обедни. Погода (что весьма редко случается в это время года) стояла хорошая, улицы были почти сухи, и я пошел шляться по городу, отыскивая то место, где стояла знаменитая Малороссийская коллегия и где стоял дворец гетмана Скоропадского, тот самый дворец, в котором он чествовал Данилыча, когда он заехал поблагодарить гетмана за гостинец, т. е. за город Почеп с волостию, а Данилыч, не будучи дурак, да к Почепской волости и отмежевал посредством немецкой астролябии сотню Бакланскую, Мглинскую и половину Стародубовской, да и заехал в Глухов благодарить гетмана. А простоватый Ильич, ничего не ведая, знай угощает своего светлейшего гостя, аж поки светлейший гость, в знак благодарности, велел скласть на площади против дворца каменный столб и вбить в него пять железных спиц: одну для гетмана, а прочие для старшин, если они хоть заикнутся перед царем про немецкую астролябию. Однако ж старшины не устрашились и, будучи в Москве, пожаловались на грабителя, за что наперсник и был штрафован.

Но где же эта площадь? Где этот дворец” Где коллегия с своим кровожадным чудовищем – тайною канцеляриею? Где все это? И следу не осталось! Странно! А все это так недавно, так свежо! Сто лет каких-нибудь мелькнуло, и Глухов из резиденции малороссийского гетмана сделался самым пошлым уездным городком.

Благовест к обедне прервал мои невеселые вопросы, и я, перекрестяся, пошел в Николаевскую церковь, один-единственный памятник времен минувших. На площади догнал я чумацкий воз, за[пряженный?] везомый парою рос[лыми] великанами, серыми волами. В возу сидели две женщины в белых свитках – одна в лентах и в барвинковых цветах, а другая повязанная шелковым платком. Рядом с волами шел высокого росту мужчина в черной кирее и черной же смушевой шапке, с батогом в руке. Из воза выглядывал еще белый большой узел; это была завернутая в белую скатерть пасха со всеми принадлежностями.

Поравнявшися с возом, я немало удивился, узнавши в путешественниках моих старых знакомых – Тумана и его фамилию. Волы остановились, я со всеми ими похристосовался. И, беседуя о том, что Бог послал день погоду и день такой хороший для такого великого праздника, мы тихонько приблизились к церкви.

После обедни на цвынтари, или на погосте, приятель мой не без умиления облобызал дюжины две православных христиан и христианок, взял меня за руку и подвел к только что вышедшему из церкви небольшому толстенькому человечку в губернском мундире, с румяным добродушным лицом, и, похристосовавшись с ним, сказал, указывая на меня: «N.N. такой-то».

Я поклонился, а приятель прибавил: «Карл Самойлович Стерн, эскулап наш уездный. Ему так нравится наш истинно христианский обычай, что он каждый год надевает мундир и является к обедне. Собственно для этого праздника хочет принять нашу православную веру, – да нет, я думаю, соврет. Извини, Карл Самойлович!» Немец добродушно улыбнулся, и мы расстались. Приехали мы на хутор и я, не [видя?], и я, войдя в комнату, или в светлицу, немало удивился, не видя ничего такого, чем бы можно было разговеться. Хозяин, заметя мое удивление, вывел меня в сени и молча показал на небольшую дверь, ведущую, как я думал, в сад. Я отворил дверь, и изумленным очам моим представился не сад, как я воображал, а огромный дощатый сарай с маленькими окнами, примкнутый к самому дому. Это была зала пиршеств, как я после узнал. Посередине сарая стоял бесконечный стол, покрытый белой скатертью. И, Боже, чего на этом столе не было! И все это было в самых гомерических размерах, т[ак что?]. Бабуся, вертевшаяся около стола, казалася мухой против колоссальной пирамиды из теста, называемой паской. По сторонам пирамиды, как египетские сфинксы, по нескольку в ряд лежали не поросята, а целиком зажаренные огромные кабаны с корнями хрену в зубах. И все прочее в таких размерах, даже водка и сливянка стояли по краям стола в больших барылах (бочонках), покрытых салфетками. Словом, все было циклопически, так что, если бы проснулся великий слепец хиосский, так и он только бы ус покрутил, больше ничего. Да, может быть, подумал бы, что на хуторе ждут Кадма с товарищами.

Хозяин, ходя по зале (так называл он сарай), поглядывал то на стол, то на меня и самодовольно улыбался.

«За чем же дело стало? Чего тут еще недостает? – думал я. – Можно бы, кажется, приступить и к делу, или он кого дожидает?» Я хотя и не был голоден, но и равнодушно не мог взирать на все сии блага, особенно на порося и на бабу, – точно московская кубическая купчиха, белая, румяная, – ну так бы и проглотил всю разом. А хозяин, как ни в чем не бывало, ходит себе да только улыбается. Полчаса, если не больше, прошло в ожидании. Я начал уже припоминать анекдот про царя и его любимого болярина, как тот верный болярин проворовался в чем-то перед царем. Добрый царь не хотел для открытия истины употребить в дело огня и железа, а продержавши суток с трое в темнице без хлеба и воды своего верного болярина, потом велел подать себе мису добрых щей, жареного поросенка и позвать болярина к допросу. Что же вы думаете? За ложку щей да за хвостик поросенка во всем болярин повинился. Вины, правда, я за собой никакой не сознавал, но мне невольно думалось, не хочет ли приятель мой и надо мной такую штуку выкинуть, как тот царь над своим верным болярином. Так в чем же я перед ним провинился?

В эту самую секунду дверь отворилась, и вошла в залу бабуся с тарелкою в руках; в тарелке была священная вода и кропило из сухих васильков. Входя в зало, бабуся скороговоркою сказала: «Уже на гребли!» Приятель мой вышел в сени. Вскоре послышался на дворе стук колес, и минуты две спустя вошел в залу священник при епитрахили, сопровождаемый хозяином и церковниками. За клиром вошел Туман с своими домочадцами, а за Туманом чинно, без шуму, разглаживая усы, пошли мужички и через минуту наполнили собою весь сарай. После священнодействия священник, а за ним хозяин, а потом уже я похристосовались со всеми предстоящими и, разговевшись кусочком черного хлеба, приступили, кто к чему имел поползновение. Теперь только объяснилося, для чего в таких гигантских размерах было приготовлено съедобное и спитобное. Приятель мой (за что я с ним десять раз похристосовался) буквально следовал слову вели[кого?] златоустого витии и любви и смирению первобытных христиан. Тут не было раба и владыки, тут был самый радушный хозяин и самые нецеремонные гости.

Проводивши священника и крепостных своих гостей, он усадил за стол меня, Тумана с фамилией и сам сел между нами, сказавши: «Вот р[азговеемся?] Отепер разговеемся!» Против меня сидела Еленочка с матерью, и теперь только я рассмотрел с должным вниманием, – это была настоящая, только-только развернувшаяся что расцвевшая красавица. Густые темно-каштановые волосы, заплетенные в две косы и перевиты[е] зеленым с синими цветами барвинком, придавали какую-то особенную свежесть ее изящной головке. Тонкая белая рубаха с белыми же прозрачными узорами на широких рукавах ложилася на плечах и на груди такими складками, какие не снилися ни Скопазу, ниже самому Фидию. Словом, передо мною сидела богиня красоты и непорочности. Рядом с Еленочкой сидела мать ее, когда-то Варочка, а теперь Варвара Ивановна, как называл ее сам хозяин. А около нее сидел Туман, покручивая с улыбкою покручивая белые усы свои. Я смотрел на него не как на простого корчмаря-ветерана, а как на рыцаря великих нравственных подвигов, как на человека-христианина в самом обширном смысле этого слова. И, признаюсь, завидовал ему. Он в моих глазах казался совершенно счастлив, да иначе и быть не могло. Человек, так высокоблагородно исполнивший свои обязанности в отношении к ближнему, даже в нищете и одиночестве должен быть счастлив. А его старость была окружена достатком и самыми искренними, самыми нежными друзьями. Не случалось мне видеть такого изящного произведения скульптуры или живописи, которое так бы успокоительно-сладко привлекало мои глаза к себе, как кроткое, спокойное лицо этого седого героя доблестного героя добродетели. Озеров вполне чувствовал эту прелесть, сказавши устами Эдипа:

Мой не увидит взор

Ни мужа кроткого приятного чела,

Которого рука богов произвела.

Примітки

…и поехали в город, в исторический Николаевский собор «Деяния» слушать. – Йдеться про Миколаївську церкву у Глухові, збудовану 1696 р.; збереглася донині. «Діяння апостолів» – анонімний ранньохристиянський твір, включений до Нового Завіту. Розповідає про поширення християнства після розп’яття Ісуса Христа. Читання цієї книги входить до богослужіння.

…где стояла знаменитая Малороссийская коллегия… – Малоросійська колегія – центральний орган державного управління Російської імперії у справах Лівобережної України. Заснована за указом Петра І від 16 травня 1722 р. у м. Глухові при гетьмані І. І. Скоропадському з метою посилення в Україні адміністративної влади органів російського самодержавства і поступової ліквідації автономії України.

Малоросійська колегія здійснювала нагляд за діяльністю гетьмана, генеральної, а також полкової та сотенної старшини, яких було позбавлено права самостійно видавати універсали, розпорядження тощо. Фактично Малоросійська колегія, очолювана тоді бригадиром С Вельяміновим, у складі 6-ти штаб-офіцерів російських полків і гарнізонів на Гетьманщині узурпувала права української влади, ставши найвищою адміністративною, судовою й скарбовою установою. Брутальна поведінка російської окупаційної влади викликала велике невдоволення української старшини. Ліквідована 1727 р., коли було відновлено гетьманство. Знову відкрита 1764 р., після остаточного скасування гетьманства. Проіснувала до 1786 р., коли на Україну було повністю поширено систему адміністративного управління Російської держави.

…где стоял дворец гетмана Скоропадского… – Скоропадський Іван Ілліч (1646–1722) – гетьман Лівобережної України (1708–1722). Гетьманська резиденція знаходилася у Глухові. Як видно з дальшого тексту повісті, де І. І. Скоропадського іронічно названо «простоватый Ильич», Шевченко осуджує його за плазування перед царськими вельможами, зокрема перед О. Д. Меншиковим. З іронією Шевченко пише про І. І. Скоропадського і в повісті «Прогулка с удовольствием и не без морали». У поезії «П. С», присвяченій П. П. Скоропадському, Шевченко назвав останнього нащадком «гетьмана дурного».

…он чествовал Данилыча, когда он заехал поблагодарить гетмана за гостинец, т. е. за город Почеп с волостию… –Данилыч, тобто Меншиков Олександр Данилович (1673–1729) – російський державний і військовий діяч. Ставлення Шевченка до О. Д Меншикова сформувалося під впливом «Истории Малой России» Д. Бантиша-Каменського, «Истории русов или Малой России», «Літопису самовидця», де його показано підступною, мстивою людиною, охопленою жадобою збагачення. Згаданий тут епізод описується в «Истории русов»:

«Гетман Скоропадский, ища облегчения в возложенных тягостях народу малороссийскому, и без того разоренному до крайности войною, язвою и сараною, подарил князю Меншикову свою урядовую гетманскую, Почепскую волость с городом Почепом» (с. 221).

Почеп – містечко Мглинського повіту Чернігівської губернії. За Б. Хмельницького – сотенне містечко Стародубського полку. Криваві злочини Меншикова проти українського народу згадані Шевченком в описі руйнувань Батурина у містерії «Великий льох». Тоді за командою Меншикова «все населення поголовно, не виключаючи жінок і дітей, було вирізане, місто було зруйноване й спалене. Від блискучої гетьманської столиці залишились обсмалені руїни, калюжі крові й гори людських трупів» (Дорошенко Д. Нарис історії України. – К., 1992. – Т. 2. – С 151). Натяки на злочини Меншикова є і в повісті «Близнецы».

…а Данилыч, не будучи дурак, […] за что наперсник и был штрафован. – Усі описані тут епізоди Шевченко подав за «Историей русов» (с. 221–222). Почепська, Бакланська, Мглинська, Стародубська сотні належали до Стародубського полку. Незаконне привласнення цих земель О. Д. Меншиковим викликало обурення, і старшини спеціально послали делегацію до царя з вимогою повернути ці землі. Нині територія колишнього Стародубського полку зі згадуваними тут сотенними містами – Почеп, Баклань, Мглин, Стародуб – перебуває у складі Брянської області Російської Федерації.

Астролябія – прилад, що до початку XVIII ст. використовувався для визначення положення небесних тіл, а пізніше – для геодезичних вимірювань.

…каменный столб и вбить в него пять железных спиц… – Цей вчинок Меншикова Шевченко переказує за тим же джерелом:

«…Первым сигналом мщения Меншикова было посещение его всей Почепщины, а оттоль резиденции гетманской, города Глухова, где, хотя и деланы ему от гетмана всевозможные встречи, торжества и угощения, однако велел он при себе поставить на площади глуховской каменный столб и на нем воткнуть пять железных спиц, по числу голов – гетманской и генеральных старшин» (История русов. – С. 221–222).

Где коллегия с своим кровожадным чудовищем – тайною канцеляриею? – Тут Шевченко, йдучи за «Историей русов», помиляється: у Глухові знаходилася лише Малоросійська колегія, а Таємна канцелярія була в Петербурзі і мала своє відділення в Москві.

Таємна канцелярія – урядова установа, що здійснювала розслідування і суд у політичних справах (замахи на царя, спроби політичного перевороту, державна зрада та ін.). Створена Петром І у 1718 р., ліквідована 1726 р. У 1731 р. знову відновлена під назвою «Тайная канцелярия розыскных дел». Скасована 1762 р. Петром III і відновлена в тому ж році Катериною II під назвою «Тайная экспедиция», що проіснувала до 1800 р. Слідство проводила із застосуванням найжорстокіших катувань. Автор «Истории русов», яку Шевченко мав за одне з джерел своїх відомостей про Таємну канцелярію, порівнював її «судилища» із Священною Римською інквізицією:

«В ней не принимались доказательства и оправдания, ни письменные, ни свидетельские, ни совестные, т. е. под присягою; но испытывали и взыскивали в ней собственного признания в возводимых винах или подозрениях. Не признающий себя виновным должен вытерпеть то пыткою чрез три приема или три перемены и разными орудиями, а наконец огненными, т. е. раскаленною железною шиною и зажженною серою» (История русов. – С. 228).

Глухов из резиденции малороссийского гетмана сделался самым пошлым уездным городком. – Резиденцією гетьманів Лівобережної України Глухів був у 1708–1722 та 1727–1734 рр.

Карл Самойлович Стерн, эскулап наш уездный. – Лікаря з таким іменем, як стверджує П. Жур, «не було не лише в Глухові, а й у всій Російській імперії. Офіційний довідник засвідчує, що в Переяславі тоді служив лікарем Мартин Григорович Штерн (Адрес-календарь или общий штат Российской империи на 1845 год. – СПб., 1845. – Ч. 2. – С. 159). Очевидно, він і є прототипом повітового лікаря з повісті» (Жур П. Дума про огонь. – С 34). Описуючи вечірку в Переяславі 19 серпня 1845 р., міський лікар А О. Козачковський згадує «пана поважного віку, походженням німця, віросповіданням протестанта» (Спогади про Тараса Шевченка. – К., 1982. – С 77), що міг бути Штерном.

…как египетские сфинксы… – статуї фантастичних істот з тулубом лева і головою людини або священної тварини, втілення в мистецтві Стародавнього Єгипту ідеї надлюдської суті фараона. Два величезні кам’яні єгипетські сфінкси були встановлені на набережній Неви проти Академії мистецтв у 1834 р.

…если бы проснулся великий слепец хиосский… – Гомер, легендарний давньогрецький поет, з ім’ям якого пов’язують створення епічних поем «Іліада» та «Одіссея»; одним із можливих місць його народження вважають острів Хіос; зображали його сліпим.

Кадм – герой давньогрецької міфології, засновник міста Фіви.

Єпитрахиль – частина обрядового одягу православного священика у вигляді довгої смуги з хрестами, що надягається на шию.

Клір (грецьк. – жереб) – у християнській церкві сукупність усіх священно- і церковнослужителів. Християнське духовенство спочатку вибиралося жеребкуванням – звідси і назва.

Приятель мой… буквально следовал слову златоустого витии… – Очевидно, йдеться про повчальні християнські проповіді св. Іоана Златоуста.

ни Скопазу, ниже самому Фидию. – Скопас – давньогрецький скульптор й архітектор IV ст. до н. е. Фідій – давньогрецький скульптор (II–III чверть V ст. до н. е.), один із найбільших майстрів давньогрецького мистецтва епохи високої класики. Скульптури Скопаса й Фідія відзначаються особливою майстерністю відтворення пластики людських фігур.

Озеров Владислав Олександрович (1769–1816) – російський драматург. Шевченко з пам’яті цитує уривок із його трагедії «Эдип в Афинах» (дія друга, ява перша):

Нет, никогда уже мой не увидит взор

Ни красоты долин, ни возвышенных гор,

Ни в вешний день лесов зеленые одежды,

Ни мужа кроткого приятного чела,

Которого рука богов произвела.

(Сочинения Озерова. – Изд. 5-е, дополненное и сверенное по рукописям автора. – СПб., 1828. – Ч. 1. – С. 13).