8

Тарас Шевченко

Проходили невидимо дни, месяцы и годы. Зося и Ватя росли духом и телом в Полтаве, а Никифор Федорович и Прасковья Тарасовна старилися себе безмятежно на хуторе и получали исправно каждый праздник письма поздравительные письма от детей. Потом стали получать ежемесячно, потом и чаще и уже не наивные детские письма, а письма такие, в которых начал определяться характер пишущих. Так, например, Зося писал всегда довольно лаконически: что он почти нищий между воспитанниками и что по фронту он из числа первых. А Ватя писал пространнее: он скромно писал о своих успехах, о нищете своей он не упоминал. А о добром и благородном своем покровителе он исписывал целые л[исты] страницы. Из его писем можно было узнать костюм, привычки, занятия, словом, ежедневный быт автора «Полтавки Наталки», «Москаля-чаривныка» и «Перелицованной “Энеиды”».

В конце четвертого года Карл Осипович получены были от детей письма такого содержания:

«Дражайшие родители!

Экза[мен] Выпускной экзамен я сдал прекрасно: получил хорошие баллы во всех науках, а по фронту вышел первым. Меня посылают в дворянский полк в Петербург. А потому и прошу прислать мне немно[го] сколько можете на первый раз денег на непредвиденные расходы.

Ваш покорный сын З. Сокирин».

– Сокирин, Сокирин Сокирин, – худой знак, – говорил тихо Никифор Федорович и развертывал письмо другое.

«Мои нежные, мои милые родители!

Бог благословил ваше обо мне попечение и мои посильные труды. Я сдал свой экзамен почти удовлетворительно, к великой моей радости и радости нашего всеми любимого и уважаемого благодетеля, который кланяется вам и достойному Степану Мартыновичу. По экзамену я удостоился драгоценной для меня награды: мне публично вручил сам ректор в изящном переплете Вергилиеву «Энеиду» на латинском языке и тут же публично объявил, что я удостоился быть посланным в университет, который я сам изберу, на казенный счет, по медицинскому факультету. На И я теперь прошу вашего родительского благословения и совета, в какой именно избрать мне университет: харьковский или ближайший киевский? Я желал бы последний, потому что там профессора хорошие, особенно по медицинскому факультету. А более желал бы потому, чтобы быть ближе к вам, мои бесценные, мои милые родители! Жду Вашего благословения и совета и целую ваши родительские руки.

Остаюсь любящий и благодарный ваш сын С. Сокира.

Р. S. Поцелуйте за меня незабвенного моего Степана Мартыновича. Вчера и сегодня благодетель наш жалуется на боль в ногах и пояснице и третий день уже из дому не выходит. Помолитесь вместе со мною о его драгоценном здравии».

По прочтении письма Никифор Федорович сказал: «Ну, слава тебе Господи, хоть один походит на человека».

– Да еще на какого человека, – прибавил Карл Осипович. – Я вам предсказываю, что из него выйдет доктор, магистр, профессор – и знаменитый профессор медицины и хирургии. А вдобавок кр[оме?] член многих ученых обществ. Уверяю вас.

– А из Зоси, вы думаете, ничего не выйдет путнего? – с таким вопросом обратилась Прасковья Тарасовна к Карлу Осиповичу.

– Боже меня сохрани так думать. Из него может выйти хороший офицер, полковник, генерал и даже фельдмаршал. Это будет зависеть от самого себя.

– Толците и отверзется, просите и дастся вам, – проговорил вполголоса Степан Мартынович.

– Что было, то видели, а что будет, то увидим, – сказал сухо Никифор Федорович и ушел к себе в пасику. Долго ходил он около пасики, волнуемый каким-то смешанным чувством, неопределенным чувством между радостию и грустью. И, успокоив себя надеждою на всеблагое провидение, он возвратился в хату, повторяя изречение Зи[новия?] Богдана Хмельницкого: «Що буде, то те й буде. А буде те, що Бог нам дасть».

На другой день написал он самое искреннее и благодарное письмо Ивану Петровичу, послал детям по 25 рублей, всего покорнейше прося Ивана Петровича вручить их детям, и чтобы он величайшую милость для него сделал: известил его, какое дети сделают употребление из денег. Потому, говорит, что деньги в молодых руках – вещь весьма опасная, и ему, как отцу, извинительна подобная просьба. Савватию он советовал избрать университет киевский, а Зосиму просил Ивана Петровича сделать наставление, какое Господь внушит его добродетельному сердцу.

Через месяц он они имели велику[ю] великое счастие обнимать Батю у себя на хуторе. Он проездом в Киев уговорил товарищей своих пробыть сутки в Переяславе, чтобы повидаться ему с родными. На что товарищи охотно согласились, тем более, что он и их пригласил на хутор. Зося тоже отправился с товарищами из Полтавы, но только по Харьковской дороге, а потому и не мог видеться заехать на хутор.

После первых привитаний Ватя побежал в школу с заветною «Энеидою» в руках. И, найдя своего наставника в школе, как мат[ку] между жужжащими школярами, как матку между пчелами, бросился к нему на высокую шею. После первого, и второго, и третьего поцелуя он подал ему драгоценную книгу, говоря:

– Вы первый раскрыли мне завесу латинской мудрости, вам и принадлежит сия мудрейшая и драгоценнейшая для меня латинская книга.

С умилением принял и облобызал книгу Степан Мартынович. И, любуясь четкими красивыми переплетом, он развернул ее и увидел между страницами красную бумагу. Это были 10 карбованцев благодарного Вати.

– Вы в книге забыли деньги. Вот они.

– Нет, это вам Иван Петрович посылает через меня, чтобы вы потрудились передать их вашим бедным родителям. (А в самом деле это были оставшиеся от 25 рублей, присланных ему в Полтаву.)

На радости Степан Мартынович распустил учеников гулять, а сам с Ватей пошел на хутор, дек[ламируя] держа в руках развернутую книгу и декламируя стихи знаменитого поэта. И если бы Ватя так же внимательно слушал, как Степан Мартынович читал, то очутились бы оба по колена в луже, а то только один педагог.

Погостивши суток двое-трое на хуторе, Ватя начал собираться в дорогу, а товарищи так были довольны угощением гостеприимной Прасковьи Тарасовны, что и не думали о продолжении пути. А потому немало удивились, когда [он] стал прощаться с своими так называемыми родителями. Делать было нечего, и они простились. И через несколько дней, гул[яя] прогуливался в Шулявщине, готовилися держать экзамен для поступления в университет.

Во время пребывания своего в университете Савватий каждые каникулы приезжал на хутор и превращался в пасичника. Тогда начали уже показываться статьи в журналах Прокоповича о пчеловодстве. Он их внимательно прочитывал и не без успеха применял к делу, к величайшей радости Никифора Федоровича. Иногда вместе с Карлом Осиповичем делали химические опыты и даже делали лягушку и физические опыты и даже лягушку по методе Мажанди. А по вечерам собиралися все на крылечке, и он читал вслух «» Котляревского или ее настоящую «Энеиду» настоящую Вергилиеву «Энеиду». А так [как] он любил страстно музыку, особенно свои родимые заунывные напевы, то с большим успехом брал у Никифора Федоровича уроки на гуслях и после десятка уроков пел уже, сам себе аккомпанируя:

Стала хмара наступаты,

Став дощик иты.

В Киев он всегда возвращался с порядочно полной набитой портфелью местной флоры и несколькими ящиками мотыльков и разных тара[кашек] букашек.

В продолжение пребывания своего в дворянском полку Зося писал ежемесячно аккуратно письма содержания почти однообразного; некоторые, или, лучше сказать, большую часть своих писем вариировал фразой: «Я скоро Божиею милостию прапорщик, а у меня денег ни копейки нет». На что обыкновенно говорил Никифор Федорович: «А будешь офицером, и гроши будут».

Однажды писал ему Ватя, чтобы он прислал ему литографированный эстамп произ[ведения] с картины «Последний день Помпеи», и для сей требы послал ему три рубли денег. Но Зося благоразумно рассудил, что три рубли – деньги, а эстамп что такое? Листок испачканной бумаги, больше ничего. И без обиняков написал брату, что об этакой картине в Петербурге он и не слышал, а что деньги он ему после вышлет; а если хочет, то на Невском проспекте много разных картинок продается, то можно будет купить одну и переслать. Ватя написал ему, чтобы он купил какой-нибудь эстамп, если уж нельзя достать «Последний день Помпеи». Он и купил ему московское литографированное произведение грошовое произведение «Тень Наполеона на о[строве] св. Елены». Ватя, получа сие произведение, не мог надивиться эстетическому чутью родимого братца. И знаменитый куншт полетел в пещь огненную.

Вскоре после всесожжения «Тени Наполеона» с шумом явилися на свет «Мертвые души». «Б[иблиотека] для чтения», в том числе и солидные, благомыслящие люди, вы[ругали] разругали книгу и автора, называя книгу грязною и безнравственною, а автора просто сеятелем плевел на почве воспитания благорожденного юношества.

Несмотря, однако ж, на блюстителей нравственности и блюстительницу русского слова, зн[аменитые] «Мертвые души» разлетелися быстрее птиц небесных по широкому царству русскому. Прилетело несколько экземпляров и в древний Киев и дебютировали, разумеется, в университете. Инспектор с неудовольствием и далее страхом заметил, что студенты собираются в кружки и что-то с хохотом читают. Сначала он подумал (что весьма вероятно): «Верно, какая-нибудь каналья сочинила на меня пасквиль». Но заметивши, что студенты читают печатанную книгу, [у него] на сердце от сердца отлегло. И, как человек, мало следивший за движением отечественной литературы, и человек, не принадлежащий к банде блюстителей нравственности, то, узнавши, что книга титулуется «Мертвые души» – должно быть, страшная, – и махнувши рукою, сказал: «Пускай их себе читают, лишь бы не пьянствовали да на Кресты окон бить не ходили». Видно, на инспектора дворян п[оэма] «Мертвые души» не производила никаких опасений.

Савватий сначала прослушал со вниманием прослушал «Мертвые души», потом с большим вниманием прочитал, а прочитавши, возымел страсть во что бы то ни стало приобрести эту книгу и во время каникул читать вслух на хуторе. Несколько гр[ошей] Собравшись с последними крохами и призанявши рубля с полтора, отправился он в контору застрахования жизни, она же и книжный магазин. Спрашивает «Мертвые души», а книгопродавец и глаза вытаращил. Ему показалось, что посетитель спрашивает мертвые души те, которые застраховали свое земное бытие в его конторе. И, обратясь к посетителю, сказал, что [есть] только две. «Пожалуйте мне один экземпляр». Книгопродавец снова стал в тупик. «Вы меня не так понимаете. Получена ли у вас книга под названием “Мертвые души”, сочинение Н. Гоголя?» – «Никак нет-с, еще и объявления не читали». – «Значит, нет надежды и иметь от вас ее когда-нибудь», – сказал Савватий и вышел на улицу. Хотел было сходить к Глюзбергу, да вспомнил, что там не продают русских книг, зашел на минутку домой, написал брату письмо, вложил в него деньги и отнес на почту. Ем[у] Бедняк! Ему и в голову не пришла «Тень великого Наполеона».

Через месяц получает он повестку из почтовой конторы, что получена на его имя посылка на 5 руб[лей] сереб[ром]. В восторге бежит он к инспектору, а от него прямо в почтовую контору. Спрашивает посылку, ему подают. Пощупал – мягкое. «Она», – проговорил он и вышел из конторы. На улице разрезал он веревочку перочинным ножиком, распорол клеенку, развернул обертку и с ужасом прочитал: «Никлас – Медвежья Лапа». Потемнело в глазах у бедняка, и полураскрытая посылка вывалилась из рук. Простояв с минуту, пошел он, грустный, сам не зная куда, а посылка так и осталась на улице, пока ее не поднял какой-то нищий и, осмотревши внимательно, пошел прямо в кабак. И Целовальник имел счастие за шкалик приобрести бессмертное творение и, как человек грамотный и любознательный, и теперь коротает счастливые досуги, а иногда и вслух читает своим запоздалым посетителям. При посылке письма не было, а была всунута лаконическая записка пренаивного содержания: «”Мертвые души” запрещены. И цензор, и автор сидят в крепости. А посылаю тебе дивную книгу – “Медвежью Лапу”. Твой брат такой-то».

Несмотря, однако ж, на то, что и цензор, и автор сидели в крепости, «Мертвые души» вскоре явилися в конторе застрахования жизни и продавались публично. И Ватя, проходя однажды мимо конторы, увидел вы[ставленный] экземпляр, выставленный в окне. Хорошо, что он не читал братней записки, а то, пожалуй, брата назвал бы бессовестным лгунишкой. Прочитавши несколько раз и полюбовавшись об[ерткой] обертку и полюбовавшись ею же, он решился во что бы то ни стало приобрести великую книгу, тем более, что каникулы близились. После акта, в тот же день, снес он мундир свой, как вещь теперь совершенно ненужную, к одолжителю презренного металла за умеренные проценты. И, приобретя эк[земпляр] за вырученные деньги экземпляр великой книги, он имел неизъяснимое наслаждение читать ее вслух на хуторе. Вечером на крыльце, а днем под липою в пасике.

В сотый раз уже прочитывал он почти наизусть внимательно слушавшей его Прасковье Тарасовне «Повесть о капитане Копейкине», когда въехал на двор на своей беде Карл Осипович и издали показал письмо. Чтение о Копейкине, разумеется, было прервано, а чтение письма было начато самим Никифором Федоровичем и, разумеется, про себя. Прочитавши письмо, Никифор Федорович бросил его на пол и в досаде сказал: «Только и знает, что денег просит. Шутка сказать, триста рублей». И он ушел в покои, а за ним Карл Осипович.

Прасковья Тарасовна, поднявши осторожно письмо, передала его Вате и просила прочитать (сама она скорописи не читала, а только печать), только не так громко, как про того копытана. И он прочел вполголоса следующее:

«Драгоценные мои родители!

Божиею милостию я теперь прапор л[ейб]-г[вардии] гренадерского полка. А вы должны сами знать, как должен себя держать г[вардейский] офицер. Здесь не Полтава и не тщедушный Переяслав, а, люди добрые говорят, столица. А потому-то мне и нужно на первое обзаведение по крайней мере 300 рублей серебром.

Затем остаюсь ваш сын З. Сокирин».

Ватя, прочитавши письмо, сложил его и подал Прасковье Тарасовне.

– Да ты все прочитай и тогда его отдай уже мне, я его спрячу.

– Да я все и прочитал.

Она, бедная, не поверила, развернула письмо, пересчитала строчки и, убедившись в горькой истине, бросила письмо под стол и, закрыв лицо руками, горько-горько зарыдала.

Бедная ты, бедная! Это только цветы, а ядовитый плод еще и не завязывался.

Через несколько дней со слезами вымолила она 300 рублей у Никифора Федоровича, и так [как] он отказался писать письмо, а Ватя уехал, то она сама церковными буквами написала сле[дующее] письмо такое:

«Зосю мой, орле мой! Выплакала, вымолила и я и посылаю тебе деньги, а Никифор Федорович на тебе гневается».

Завернула в письмо деньги и сама повезла на почту. Почтмейстер немало удивился, принявши письмо с деньгами и без адреса на конверте. Поехала она к Карлу Осиповичу, тот написал адрес, и письмо было отправлено.

Получивши деньги, гвардейский прапорщик не обратил внимания на письмо или, лучше сказать, на обертку. А другой, тоже гвардейский прапорщик, поднял эту обертку и, прочитавши, спрятал в карман, а на другой день в экзерцисгаузе показал ее полковой братии. И пошла потеха. Сначала не понимал Зося, в чем дело. А когда понял, то в одно прекраснейшее утро, после ученья, пригласил честную компанию к Сен-Жоржу, задал великолепный завтрак и полупьяный рассказал братии вот что насчет лаконического письма: что у него в Полтаве осталася амика, т. е. любовница, богатая и безграмотная купчиха, которая крадет у мужа деньги и снабжает ими вашего покорнейшего слугу. «Ура! – заревела компания. – За здоровье всех безграмотных любовниц!» Тосты повторялись до самого вечера. Ввечеру вся компания отправилась Та[льони] смотреть Тальони, разумеется, на счет счастливого любовника.

Не прошло и полгода, как от счастливого любовника было получено на хуторе письмо такого содержания:

«Через вас, нежные, попечительные родители, должен я оставить гвардию и просить перевода в армию, потому что я нищий, а у вас сундуки трещат от золота.

Ваш благодарный сын Сокирин».

Примітки

в дворянский полк в Петербург. – Йдеться про військово-учбовий заклад, заснований 1807 р. в Петербурзі для осіб дворянського походження. З 1832 р. до нього могли вступати також представники інших станів.

…университет: харьковский или ближайший киевский? – Київський університет – один з найстаріших і найбільших вищих учбових закладів України. Заснований 1834 р. У 1841 р. в зв’язку з закриттям Віденської медико-хірургічної академії (заснованої 1832 р.), у Київському університеті було відкрито медичний факультет.

…прогуливался в Шулявщине… – Шулявщина – мальовнича місцевість на околиці Києва, розташована в гаю на березі ставка та річки Либеді.

статьи в журналах Прокоповича о пчеловодстве. – Перша стаття П. І. Прокоповича про бджільництво з’явилась 1827 р. в «Земледельческом журнале». Починаючи з 1828 р. статті-звіти про діяльність школи бджільництва, заснованої Прокоповичем того ж року, друкувалися в періодиці майже щорічно.

Стала хмара наступати. – Наведено рядки з української народної пісні. Варіант: Народные южнорусские песни / Изд. А. Метлинского. – С. 499.

…с картины «Последний день Помпеи». – «Останній день Помпеї» (1833) – картина К. П. Брюллова. За часів Шевченка поширювалися численні естампи з цієї картини.

Куншт – малюнок, картина, ілюстрація до книги.

…с шумом явилися на свет «Мертвые души». – Високу оцінку творові М. В. Гоголя Шевченко дав у листі до В. М. Репніної від 7 березня 1850 р. Повість «Близнецы» свідчить, що Шевченко був обізнаний з тією гострою полемікою, яка розгорнулася після опублікування «Мертвых душ» (1842).

…называя книгу грязною и безнравственною. – Очевидно, мова йде про рецензію О. І. Сенковського «Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н. Гоголя. Москва… 1842…» [Библиотека для чтения. – 1842. – № 53. – Отд. 6. – С. 24–54].

Инспектор с неудовольствием и даже страхом заметил… – Існує здогад, що Шевченко тут має на увазі реальну особу – полковника у відставці М. К. Сичугова, який був інспектором студентів Київського університету в 1842 р. [див.: Рудько М. П. Тарас Шевченко і Київський університет. – К., 1959. – С. 6].

…на Кресты окон бить не ходили. – Хрести – місцевість у Києві на Печерську між теперішніми вулицями Суворова та Московською. Місце розваг киян, що мало сумнівну репутацію. М. С. Лесков, який протягом 1849–1857 рр. жив у Києві, залишив такі спогади про цю місцевість та її мешканців:

«Мне жаль, например, лишенного жизни Печерска и облегавших его урочищ, которые были застроены как попало, но очень живописно. Из них некоторые имели также замечательное своеобразное и характерное население, жившее неодобрительною и даже буйною жизнью в стародавнем запорожском духе. Таковы, например, удалые Кресты и Ямки, где “мешкали безсоромные дивчата” составлявшие любопытное соединение городской культурной проституции с казаческим простоплетством и хлебосольством.

К этим дамам, носившим малороссийские уборы, или так называемое “простое платье”, люди хаживали в гости с своею “горилкою, с ковбасами, с салом и рыбицею” и “крестовские девчатки” из всей этой приносимой провизии искусно готовили смачные снеди и проводили с своими посетителями часы удовольствий “по-фамильному”. Были из них даже по-своему благочестивые: эти открывали свои радушные хаты для пиров только до “Благодатной”, то есть до второго утреннего звона в лавре. А как только раздавался этот звон, казачка крестилась, громко произносила “радуйся, Благодатная, Господь с тобой” и сейчас же всех гостей выгоняла, а огни гасила. Это называлось “досидеть до Благодатной”. И гости – трезвые и пьяные – этому подчинялися» [Лесков Н. С. Печерские антики: Отрывки из юношеских воспоминаний // Собр. соч.: В 11 т. – М., 1958. – Т. 7. – С. 134].

…она же и книжный магазин. – Книгарня П. П. Должикова, про яку йде мова, містилася на Подолі разом з конторою Київського товариства страхування капіталів [Жур П. Дума про Огонь. – С. 233].

Хотел было сходить к Глюзбергу, да вспомнил, что там не продают русских книг… – Глюзберг (Глюксберг) – власник книжкової крамниці у Києві на Подолі, в якій продавалися лише іноземні видання.

…прочитал: «Никлас – Медвежья Лапа». – Твір Рафаїла Михайловича Зотова (1795–1871) «Никлас – Медвежья Лапа, атаман контрабандистов, или Некоторые черты из жизни Фридриха II» (СПб., 1838) – один з багатьох історичних романів цього письменника, що користувався успіхом у міщанських колах.

Целовальник – корчмар.

«Мертвые души» запрещены. И цензор, и автор сидят в крепости. – Безпідставні чутки про заборону «Мертвых душ» та репресії проти М. В. Гоголя поширювались у зв’язку з різкими критичними виступами проти твору.

«Повесть о капитане Копейкине» – вставне оповідання в першому томі (розділ десятий) «Мертвых душ».

«Сен-Жорж» – ресторан у Петербурзі. Згадується також у повісті «Художник».

…вся компания отправилась смотреть Тальони… – Балерина Марія Тальйоні (1804–1884) у 1837–1842 рр. з успіхом гастролювала в Росії. Про ці гастролі Шевченко згадує також у повісті «Художник».