1

Тарас Шевченко

Вздумалось мне в прошлом году встретить нашу прекрасную весну украинскую весну где-нибудь подальше от города. Хотя и в таком городе, как садами украшенный укрытый наш златоглавый Киев, она не теряет своей прелести, но все-таки -таки же – город, а мне захотелось уединенного тихого уголка. Эта поэтическая мысль пришла мне в голову в начале или в половине апреля, не помню хорошенько. Помню только, что это случилось в самый развал нашей знаменитой малороссийской грязи. Можно бы и подождать немного, – весною грязь быстро сохнет. Но уж если что мне пришло пришло раз пришло в голову, хотя хотя хотя бы самое несбыточное, так хоть роди, а подавай. На этот раз этот раз этом пункте я имею большое сходство с моими земляками земляками неподатливыми земляками. Писатели наши и вообще люди приличные это чувство чувство это называют силою воли; а его можно назвать просто можно назвать воловьим упрямством. Оно живописнее и выразительнее. Долго я перебирал в памяти своей моих добрых приятелей, укрывшихся в тени уединения, т. е. посвятивших себя совершенному бездействию. После тщательной переборки я остановился на одном отставном гусаре, называвшем меня своим родным родичем, чему я совершенно не противоречил. Лежал он или, как бы выразиться иначе, прозябал он в самом живописном уединенном уголке Киевской губернии, верстах в трех от местечка Лысянки. На него-то и пал мой выбор.

На тройке добрых почтовых лошадей я с Трохимом и и и с чемоданом поутру рано выехал из Киева. До первой станции – Виты мы добрались без особых приключений и Виту оставили благополучно. Только как раз против самого Белокняжего поля, не доезжая каплицы, или часовни, у левой пристяжной лопнула постромка лопнули постромки. Мы думали было на паре кое-как дотащиться до Василькова. Не тут-то было. Грязь по ступицы, и наша пара ни с места. К счастию нашему, мужик вез лозы для изгороди, мы у него вы[просили], не без труда, правда, выпросили пару лозин и устроили себе кое-как постромку.

В Василькове мы закусили с Трохимом фаршированной жидовской щукой, крепко приправленной перцем, и потянулись дальше. Пошел мелкий, тихий дождик, потом крупнее и крупнее, наконец полил как из ведра; можно было бы бы было заехать в корчму в Мытныци (село), но я вернее и переждать дождь, но я как сказал себе, чтобы нигде не останавливаться до Белой Церкви, так и сделал. В Белую Церковь приехали мы уже ночью. Посоветовавшись с Трохимом, решились мы переночевать ночевать на почтовой станции и, я вам скажу, что мы что мы мы хорошо сделали, что так придумали умно: а иначе мне, может быть, никогда бы не пришлось бы писать этого, а вам читать его этой «Прогулки», а вам читать ее, мои терпеливые читатели, потому что узел описываемого мною происшествия завязался именно в ту эту достопамятную ночь. Только не на почтовой станции, как это большею частию случается, а… но зачем забегать вперед?

Решившись ночевать на станции, я спросил у смотрителя, есть ли у них комната для проезжающих. «Есть две, – отвечал он, – только обе заняты. Какая-то барыня, должно быть, заняла обе комнаты с молодою дочерью с [молодою] дочерью заняли обе комнаты». – «Барыня с молодою дочерью? » – подумал я. Эх, как досадно, что я не военный гусар или хоть просто не военный гусар или хоть просто [не] военный, я бы знал, как тут распорядиться: просто по праву проезжающего по казенной надобности (военные не ездят на почтовых по своей надобности) закупорил бы мать с дочерью в одну комнату, а в другой сам расположился и на досуге занялся бы обсервациею в замочную скважину. Вот вам и начало романа, чисто в гусарском вкусе. И я И я Я было, признаться, того и того… да нет, не хватило духу; сказано: кому не писано написано быть на роду на роду быть военным человеком, так тот хоть в аршин запусти усы, а все останется штафиркой.

До местечка оставалося оставалось еще с добрую версту, а до жидовского трактира, где я предполагал я предположил мы предположили провести ночь, по крайней мере версты две, но делать было нечего, и я потащился я потащился мы потащилися ночью, под проливным дождем отыскивать жидовский трактир. Трохим, не совсем довольный моим решением, начал было что-то возражать, но я махнул рукою, и мы сели в телегу и поехали в жидовский трактир сели в телегу и поехали в жидовский трактир пустилися в дорогу. Через час времени мы благополучно достигли желаемой цели.

Пользуясь сим удобным случаем, я мог бы описать описать вам белоцерковский жидовский трактир со всеми его грязными подробностями, но фламандская живопись мне не далась, а здесь она необходима. Замечу только мимоходом мимоходом – во-первых, меня никто не вышел встретить, как это то бывает в русских трактирах, но этому могла быть причиною темная, ненастная ночь, – ужа[сная] для самого храброго еврея уже для самого храброго героя – причина важная для самого храброго жидовина; во-вторых по скользким ступеням вскарабкался вскарабкивался я кое-как в темный коридор и наткнулся на что-то железное так ловко так ловко, так ловко наткнулся, что чуть себе лба не раскроил. Поутру я уже же увидел, что это были дроги с рессорами из-под какого-то рес[сорного] экипажа. Таково было мое вшествие в жидовский трактир жидовский трактир иудейскую гостеприимную обитель.

В комнате уже встретил меня меня встретил жид, весьма довольно благовидной наружности, и помог мне стащить с плеч насквозь промокшую непромокаемую шинель и униженно спросил, что мне будет угодно? «Чаю и комнату», – ответил отвечал я. Жид сказал: «Зараз» – и скрылся скрылся за дверью. В ожидании жидовского «зараз» я грелся и разминался, ходя взад и вперед по комнате. Комната была что-то вроде лавки, с шкафами около стен и стеклянным ящиком вдоль комнаты, вроде застойки. Перед ящиком я остановился и между галантерейными безделушками, как бы вы думали, что я увидел? Книгу в желтой обертке. Я А я только хотел было сказать Трохиму, чтобы достал книгу из чемодана, а тут книга сама в руки в руки книга сама она сама в руки лезет, и Трохима тревожить не нужно. Беру со стола свечу и читаю заглавие, кажется, славянскими буквами: «Украинская поэзия» – N. Падуры. Иди-ко Поди-ко, голубчик, сюда, я тебя давно не видал. Ящик, однако ж, был заперт. Я позвал хозяина, вместо вместо но вместо хозяина явился какой-то жидок с рыжей бородкой. Я просил достать его его достать мне книгу из ящика из ящика книгу, но он рекомендовался мне, что он фактор, а не хозяин лавки. Я велел ему позвать хозяина. Явился тот хозяин, тот самый благовидный жид, что помогал мне непромокаемую шинель снимать снимать непромокаемую шинель. Я просил его достать книгу. Он достал и, подавая мне ее ее мне, сказал: «Десять злотых». – «А если только прочитать, – спросил я, принимая книгу, – что будет стоить?» – «Пять злотых», – сказал жид, побрякивая ключами. Делать нечего, я отдал пять злотых и спросил нож, чтобы разрезать дорогую книгу, но это было напрасно: книга была разрезана и даже запачкана. Кроме сальных пятен, я заметил на полях листов то прямые черты, крепко проведенные где ногтем, а где и карандашом, то знак восклицания восклицательный, то знак вопросительный, то просто то черт знает что. «Эге Ай, ай! – подумал я. – Да ты, матушка, ты побывала в уже в руках у нашего брата критика».

Портить чужую кн[игу] карандашом или ногтем чужую книгу непростительно, но тут все-таки хоть есть хоть какая-нибудь мысль, что я, дескать, читал такую-то такую книгу и нашел в ней хорошо это хорошо, а это дурно, хотя это бед[ного?] подобного читателя совсем не извиняет в порче чужой собственности. Чем же извинить господ, портящих стекла на почтовых станциях своим драгоценным алмазом, выводя на стекле замысловато свой замысловатый свой замысловатый вензель, как на каком-нибудь важном документе, четко вырисовывает свою фамилию вырисовывает свою фамилию и выразительно? Чем извинить этих господ? Для чего они это делают? Какая тут мысль? А какая-нибудь да кроется в в же в этих замысловатых вензелях и росчерках? Неужели только то та, что такой-то и такой проезжал здесь с алмазным перстнем на руке перстнем на руке перстнем? Только, и ничего больше. Какое мелкое ничтожное честолюбие мелкое, ничтожное тщеславие! А говорят и даже пишут, будто бы и бы и бы знаменитый лорд Байрон изобразил где-то в Греции на скале свою прославленную фамилию. Неужели и этот крупный человек не чужд был сего мелкого, ничтожного тщеславия?

А странно А странно Странно, между прочим. Это бедное тщеславие тщеславие мелкое тщеславие заставляет меня (да, может быть, не и не одного меня) смотреть, разумеется, от нечего делать, на эти исцарапанные стекла и прочитывать давно знакомую книгу, исчерченную карандашом и ногтем. Так и теперь со мной случилось. Поэзия Падуры мне известна и переизвестна, и а я заплатил теперь за за нее пять злотых, так, из одной прихоти, как говорится, чтобы себя потешить; а между тем, когда увидел каракули на полях, начал читать как бы, как бы никогда не читанную книгу.

Над песней под названием «Запорожская песня» было весьма четко написано: «Скальковский врет». Что бы значила эта весьма нецеремонная заметка? Я прочитал песню. Песня начинается так: «Гей, козаче, в имя Бога». Какое же же же тут отношение к ученому автору «Истории нового коша»? Не понимаю. Ба! вспомнил. Эту самую песенку ученый исследователь запорожского житья-бытья вкладывает в уста запорожским рыцарям лыцарям. Честь и слава ученому мужу! Как он тонко глубоко изучил изображаемый им предмет. А Удивительно! А может может быть, он хотел подсмеяться просто подсмеяться над нами – хохлами неотесанными , хохлами, просто нами, хохлами, и больше ничего нашим братом-хохлом и больше ничего, – Бог его знает, только эта волыно-польская песня столько же похожа на песню днепровских рыцарей лыцарей, сколько похожа похож я на китайского божества божества богдыхана.

– А что же чай и комната? – спросил спросил я, закрывая книгу. «Зараз», – сказал торчащий в углу рыжебородый жидок. И И И он вышел в другую комнату. Ах вы, проклятые жиды! Я уже целую книгу прочитал, а они и не думали приготовлять чаю! Через минуту жидок возвратился и снова притаился в углу. «Что же чай?» – спросил я. «Зараз закипит», – отвечал жидок. «Чего же ты тут переминаешься с ноги на ногу?» – спросил я я у услужливого жидка. «Я фактор. Может быть, пану еще чего пан пан чего потребует, то я все зараз могу достать для пана. Все, чего пожелаете, все могу достать для пана доставить могу», – прибавил он, лукаво улыбаясь.

– Хорошо! – сказал я. – Так ты говоришь, что все, чего чего я пожелаю?

– Достану все, – отвечает он не запинаясь.

«Какую же мне задать ему задачу, так что-нибудь вроде пана Твардовского?» – спросил я сам себя и, подумавши, сказал ему:

– Ты знаешь английский портер под названием «Брау[н]стут Браунстут Берклей Перкенс и компания»?

– Знаю, – ответил отвечал жидок.

– Достань мне одну бутылку, – сказал я самодовольно.

– Зараз, пан Зараз, – сказал жидок и исчез сию же секунду сию же секунду за дверью.

«Ну, – подумал я, – пускай поищет. Теперь, я думаю, , я думаю, этого вражеского продукта и в самой столице не достанешь, не только в Белой Церкви». – Не успел я это этого так подумать, как является мой жидок с бутылкой настоящего «Браунстута». Я посмотрел ярлык на бутылке и только плечами двинул, но и но виду не показал, что это меня чрезвычайно удивило. Жидок поставил бутылку на стол и как ни в чем не бывало встал стал себе по-прежнему в углу и только пот с лица утирает полою своего засаленного пальто.

Чудотворцы, подумал я, , подумал я, же эти проклятые факторы!

– Скажи же ты же ты ты мне истину, – сказал я, обращаясь к фактору, – каким родом очутился английский портер в вашей Белой Церкви?

– Через наш город, – отвечал жидок, – возят пле[нных] из Севастополя пленных аглицких лордов, – так мы и держим для их портер.

– Дело, – сказал я, – так ларчик просто открывался так значит, ящик просто отпирался.

– Не прикажете ли еще чего-нибудь достать вам на ночь? – спросил фактор.

– Подожди, братец, подумаю, – сказал я. «Какой бы ему еще крючок загнуть, да такой, чтобы проклятый жид зубами не разогнул?» – подумал и я и, подумавши хорошенько, вот какой я загнул загнул я ему крючок, истинно во вкусе Твардовского.

– Вот что, любезный чудотворец, – сказал я, обращаясь к мизерному Меркурию. – Если уж ты достал мне портеру… – Постой, у вас есть в городе, как ты говоришь, городе книжная лавка?

– Нет, книжной Книжной лавки нет в городе, – отвечал он.

– Хорошо, – так достань же мне новую, неразрезанную книгу, и тогда я поверю, что ты все можешь достать.

– Зараз, – сказал невозмутимо рыжий Меркурий, поворотился и вышел.

Примітки

…верстах в трех от местечка Лысянки. – Лисянка – містечко Звенигородського повіту Київської губернії (тепер районний центр Черкаської області). Шевченко бував у Лисянці в дитинстві, а також пізніше – 1843 та 1845 р. Оспівав це містечко як один з центрів Коліївщини у поемі «Гайдамаки».

…До первой станции – Виты мы добрались без особых приключений. – Описаним у повісті поштовим шляхом з Києва на Звенигородщину, що проходив через Віту – Васильків – Фастів – Білу Церкву, Шевченко часто їздив у Кирилівку. Цим шляхом влітку 1846 р. він їхав разом з О. Сенчилом-Стефановським за завданням Київської археографічної комісії на розкопки могили Переп’ят поблизу Фастова.

Только как раз против самого Белокняжего поля… – Білокняже поле – місцевість поблизу села Фастівець Васильківського повіту Київської губернії (нині Фастівського району Київської області), де знаходиться могила Переп’ят.

Васильків – повітове місто Київської губернії (тепер районний центр Київської області). Шевченко був тут 1846 р.

Митниця – село Васильківського повіту Київської губернії (тепер районний центр Київської області). Виникло у XVII ст. поблизу кордону між Росією та землями, що їх захопила Польща, на місці, де була митниця.

Біла Церква – місто Київської губернії (тепер районний центр Київської області). Шевченко відвідав Білу Церкву 1845 р.

…а все останется штафиркой. – Штафирка – на старому військовому жаргоні презирлива назва цивільної людини (від німецького staffieren – наряджати).

…но фламандская живопись мне не далась… – Фламандський живопис – мистецтво, що розвинулося на території Південних Нідерландів у XVII–XVIII ст. Увага до найменших подробиць «низького» побуту – одна з особливостей цього мистецтва.

…«Украинская поэзия» – N. Падуры. – Падура Тимко (Тиміш) (1801–1871) – польський поет, писав також українською мовою в польській транскрипції. За часів Шевченка вийшли в світ видання: Pienia Tomasza Padury / Wydanie Kajetana Jabłońskiego. – We Lwowie, 1842; Ukrainky Tymka Padury. – Warszawa, 1844, nakładem G. L. Gluksberga. У повісті йдеться про видання 1842 р., оскільки «Запорожская песня» («Ruchawka kozackaja»), рядок з якої наводить Шевченко, у виданні 1844 р. надрукована в іншій редакції.

Фактор – комісіонер, виконавець приватних доручень.

Злотий – у XIX – на початку XX ст. на Правобережній Україні срібна монета вартістю 15 коп. (від польського – złoty).

будто бы знаменитый лорд Байрон изобразил где-то в Греции на скале свою прославленную фамилию. – Про те, що Байрон, подорожуючи Грецією, писав своє прізвище на колонах деяких храмів, зокрема Дельфійського [див.: Моруа Андре. Байрон / Пер. с франц. М. Богословской. – М., 1936. – С. 99, 102], Шевченкові міг розповісти К. Брюллов. Улітку 1835 р. у складі описової живописно-літературної та археологічної експедиції Брюллов відвідав Грецію, оглядав пам’ятки античної архітектури в Дельфах та Афінах. Спогади про це залишив організатор та учасник експедиції В. П. Давидов [Путевые записки, веденные во время пребывания на Ионических островах, в Греции, Малой Азии и Турции в 1835 году Владимиром Давыдовым. – СПб., 1839. – ч.1. – С. 169, 170, 265]. Згадка про те, що Брюллов розповідав учням про «свое путешествие по древней Элладе», є в повісті «Художник».

было весьма четко написано: «Скальковский врет». – Скальковський Аполлон Олександрович (1808–1899) – російський та український історик, етнограф, письменник і публіцист, член-кореспондент Петербурзької Академії наук (з 1858 р.). Шевченко має на увазі перше видання праці Скальковського «История Новой Сечи или последнего Коша Запорожского», що вийшло в Одесі 1841 р., де вірш Т. Падури «Гей, козаче, в ім’я Бога!» був наведений як зразок усної творчості запорозьких козаків. У наступному виданні автор виправив цю помилку [див.: История Новой Сечи или последнего Коша Запорожского / Изд. 2-е, испр. и значит, умноженное. – Одесса, 1846. – Ч. 1. – С. 153].

…сколько похож я на китайского богдыхана. – Тобто на китайського імператора.

«так что-нибудь вроде пана Твардовского?» – Пан Твардовський – герой польської легенди, який, нібито уклавши угоду з чортом, примушує його виконувати найскладніші доручення. Можливо, Шевченко мав на увазі баладу А. Міцкевича «Pani Twardowska» (1825), переспівану українською мовою П. П. Гулаком-Артемовським під назвою «Пан Твардовський» (1827).

…английский портер под названием «Браунстут Берклей Перкенс и компания»? – Йдеться про дорогий сорт подвійного портеру (міцного чорного пива) відомої британської фірми.

– Через наш город… возят из Севастополя пленных аглицких лордов… – Під час Кримської війни 1854–1855 рр. полонених англійців, відправляючи вглиб Росії, провозили через Україну.

…ящик просто отпирался. – Неточна цитата з байки І. А. Крилова «Ларчик». В оригіналі: «А ларчик просто открывался».