9

Тарас Шевченко

Юлия Карловна, однако ж, оказалась не так терпелива, как можно было ожидать от иностранки. Она, не совсем уповая на будущие блага, затеяла историю такого свойства.

После долгих ожиданий и глубоких соображений она сама себе сказала: «Да что же я за дура такая, сижу сложа руки да смотрю на нее? Что я, разве девку-то даром что ли выкормила? Да еще и пристрой, говорит, карьеру сделай – и все это так, ни за грош. Да и девка-то еще бог знает кто такая, не то Лиза, не то Акулька, и сама сама не знаешь, как и называть». Подождавши еще несколько месяцев, и подождавши втуне, она решилась поближе познакомиться с Аксиньей, горничною и кухаркою Марьи Федоровны, так, на всякий случай, – ее профессия такого свойства, что ей всякое знакомство к лицу. Однажды она так, совершенно случайно, встретилась с Аксиньей в мелочной лавочке. И просила Лиз[у] Аксинью зайти к ней хоть завтра, если удосужится, хоть на минуточку, что она хочет поговорить с ней насчет одного весьма интересного дела. Аксинья охотно согласилась, но дело в том, что она не знала квартиры Лиз[ы] Юлии Карловны. Марья Федоровна, в случае крайней нужды, посылала или Ипполитушку на квартиру Юлии Карловны, или сама ходила к ней, но Аксинью не посылала: она боялася, и не без основания, встречи ее с Лизою. Как же быть ей теперь? Юлия Карловна подробно описала ей все улицы и переулки и с мельчайшими подробностями свой домик.

Аксинья, дождавшись воскресенья, пораньше убралася и отправилася к обедне. Все хорошо, все улицы и переулки она за[помнила?] помнит, а дом-то она и забыла, как он прозывается; но по приметам кое-как добралась и до дому. А чтобы больше убедиться, что это именно тот дом, который ей нужен, она зашла посмотреть в окна, не сидят ли девушки (одна из примет главных примет дома). Подошла она к первому окну, взглянула, видит: девушка наклонившись к наклонившись за какой-то работой, девушка, лицо совсем закрыто. Она постучала в окно с намерением спросить Юлию Карловну. Девушка подняла голову, взглянула на Аксинью и побледнела. Аксинья тоже переменилася в лице. После минутного молчания девушка едва внятно проговорила: «Аксинья!» Аксинья вздрогнула: ей показалося что-то знакомое и давно забытое в этом голосе. Но она стояла, все еще не раскрывая рта. «Аксинья! – повторила Лиза. – Или это не ты, а только так, сон?..» – «Нет, это я, я, ваша Аксинья, ваша нянька, когда помните». – «Помню! помню!» – проговорила Лиза и выбежала к ней на улицу.

Долго они, обнявшися, стояли на улице, не говоря ни слова, пока одна из подруг подруг Лизы, находя, что подобная сцена среди бела дня и среди улицы неприлична, вышла к ним и уговорила их войти в комнату. В комнате встретила их сама Юлия Карловна, нечаянно тут случившаяся. Юлия Карловна сейчас смекнула, что их оставлять наедине нельзя, потому что они сдуру могут все ее предначертания испортить. А потому она, поздоровавшись довольно фамильярно с Аксиньей, повела их в свою комнату, усадила по углам и принялася варить кофе.

Несколько раз Лиза и Аксинья, глядя друг на друга, принималися плакать. Юлия Карловна, глядя на них, и себе плакала. Когда же они начинали разговаривать, то Юлия Карловна старалася всячески помешать им. Она находила всякое между ими объяснение несоответствующим ее глубоким планам.

Угостивши кое-как кофеишком, она проводила Аксинью за ворота и крепко-накрепко наказала, чтобы она не проговорилася, что видела Лизу. «А тебе когда только свободно, заходи к нам, Аксиньюшка!» – прибавила она, прощаясь. Аксинья, простившись с Лизою, ушла. Юлия Карловна призадумалась. Позвала Лизу к себе в комнату, посадила около себя и с ласкою кошки начала ее расспрашивать.

– Скажи мне, милая Акулина, – говорила она, – что ты припомнишь о себе, когда ты была еще в деревне?

– Я помню только, что меня звали не Акулькой, а Лизой, что мы жили с братом в одной комнате, что брат мой Коля был несчастный, слепой мальчик и что у него сначала была нянькой вот эта Аксинья, а потом ее мачеха взяла к себе, а ему, бедному, прислала какую-то злую деревенскую бабу, которая ему есть не давала; так я его, бедного, с нею и оставила. Жив ли он теперь, несчастный? – И Лиза заплакала.

– Ну, а больше ничего не помнишь? – спросила Юлия Карловна.

– Помню еще, и никогда ее не забуду, нашу мачеху. Я здесь ее как-то раз увидела на улице и чуть не умерла со страха!

– А не помнишь ли ты, какой губернии и какого уезда ваше село?

– Ничего не помню.

Юлия Карловна не нашла нужным более продолжать свои расспросы, надела салоп и что-то засаленное, вроде шляпы, выслала Лизу из комнаты, заперла двери и вышла на улицу.

Аксинья, возвращаясь из гостей домой, еще на улице услышала шум из своей квартиры. «Уж не воры ли, Боже сохрани, забралися?» – едва проговорила она, и и бросилась опрометью в калитку, взбежала на лестницу, отворила дверь. И глазам ее представилася сцена, едва ли когда-нибудь прежде ею виденная разве мимоходом когда-ниб[удь], разве мимоходом, и то около кабака.

Разъяренная, как бешеная кошка, с пеною на губах, с сжатыми кулаками, стояла Марья Федоровна в наступательном положении, а против нее в оборонительном положении, в позиции дре[внего] античного бойца, стоял Ипполитушка. При входе Аксиньи Марья Федоровна как бы опомнилась, опустила кулаки и прошипела: «Ах ты изверг!» – и, по[воротясь?] обратясь к Аксинье, сказала:

– Сходи ты, позови ко мне этого глупого учителя. Хорошему научил он Ипполитушку.

Аксинья вышла из комнаты.

Этой почти трагической сцене предшествовало вот какого ма[нера?] рода происшествие.

Отпустивши Аксинью к обедне, Марья Федоровна и сама пошла в церковь. Хотела было и Ипполитушку взять с собой, но у него нечаянно голова заболела, и он остался дома. А оставшися один, он занялся отыскива[нием] отпер гвоздем маменькину шкатулку (он необыкновенно двинулся вперед на пути просвещения) и занялся отыскиванием в ней того секретного ящичка, в который маменька деньги прячет. Он уже вполне постиг постигал, что такое значит деньги. К тому же он на прошедшей неделе удивительно был несчастлив и в бабки, и в три листика. Пробовал было поставить на кон Греча грамматику, не берут; попробовал было в орлянку, и тут не повезло; просто хоть в петлю лезь, а в долг не верят. А еще называются друзьями! Пробовал просить у маменьки, и выговорить не дала. Что же ему и в самом деде оставалося делать? Разумеется, красть. А чтобы недалеко ходить, он решился первый этюд сделать над маменькиной шкатулкой, но, как еще неопытный и нетерпеливый вор, поторопился и забыл о мерах предосторожности, т. е. забыл двери на крючок заложить. И в самую ту минуту, когда секретный ящик сделался для него уже не секретным, как в ту самую минуту тихонько вошла Марья Федоровна и остолбенела от ужаса.

Через полчаса явилася в комнату Аксинья, а вслед за нею и педагог в новом вицмундире и с самой праздничной физиономией. Но как же длинно вытянулся этот улыбающийся образ, когда приветствовала его раздраженная, аки львица, Марья Федоровна такими словами:

– Наставники! Прекрасные наставники! Покорно вас благодарю! – И она не могла продолжать от злости. А бедный педагог стоял, разиня рот и вытараща глаза.

– Покорно вас благодарю! – продолжала Марья Федоровна, едва переводя дух. – Да… наставили, научили, просветили дитя! Смотрите, любуйтеся вашим просвещением! Он, мое дитя! мое единственное дитя! по милости вашей, сударь, – вор, грабитель, а того смотри и разбойник! И всему-то всему этому вы, вы одни причиною, вы научили его обокрасть меня и после вам передать украденные деньги.

– Сударыня! – проговорил, задыхаясь, педагог. – Вы Вы лжете! Вы просто бешеная баба и больше ничего! Я с вами и говорить не хочу, прощайте!

И он обратился к двери. Марья Федоровна не ожидала от педагога смиренного педагога подобной рыси и так была ею озадачена, что совершенно растерялась. И пока собралася с духом, педагог был уже за воротами.

– Беги, догони, проси на минуточку, пускай взойдет, – говорила она, толкая Аксинью за двери. Аксинья побежала с лестницы, и она вслед за нею.

Через минуту педагог уже сидел на диване и хладнокровно слушал длинную повесть о подвигах и досужестве гениального ученика своего. Дослушавши с начала до конца сие повествование, он спросил:

– А зачем вы его прошедшую в продолжение прошедшей всей недели не присылали ко мне учиться?

– Как не присылала? Он каждый день аккуратно ходил к вам. Даже и обедать не приходил домой!

– И в глаза не видал я его с самого воскресенья!

– Где же это ты пропадал, а? – обратилась было Марья Федоровна к Ипполитушке, но Ипполитушки и след простыл.

По долгом рассуждении реш[ено], как исправить зло, решено было продолжать учение, потому что Ипполитушка, по словам учителя, не утвердился еще в письме и в русской грамматике. А во избежание его несвоевременных прогулок положено было, чтобы Аксинья отводила его поутру в школу и приходила за ним ввечеру.

Так и сделано. В понедельник поутру многие обитатели смиренного переулка заметили восемнадцатилетнего юношу в курточке à l’enfant, идущего в школу, а за ним пожилую служанку, несущую кожаный мешок с книгами и грифельную доску. Пока Ипполитушка ходил один, никто его не замечал, а как пошла за ним Аксинья, все пальцами стали показывать. Странно!

Правильное и однообразное хождение за Ипполитушкою вскоре наскучило Аксинье, и она однажды ему предложила прогуляться в другую школу, т. е. к Юлии Карловне.

Первый визит ему не совсем понравился, хотя его и потчевали леденцами, но зато второй визит пришелся как раз по нем. Юлия Карловна, чтобы свободнее поговорить с Аксиньей, отвела его к своим девицам и строго наказала им, чтобы гость не соскучился. Аксинья насилу могла его вытащить оттуда, так ему понравились девицы. Так понравились, что он начал из школы бегать к прекрасным сиренам.

Сирены вскоре начали просить у него денег за доставляемые ему радости. «Денег? А где их взять, этих проклятых денег?» – так думал он. «Хоть бы маменька скорее умирала, авось-либо не легче ли бы мне было», – так продолжал он думать.

Примітки

Салоп – верхній жіночий одяг у вигляді широкої довгої накидки з пелериною і прорізами для рук.

…три листика… – рід азартної гри в карти.

Пробовал было поставить на кон Греча грамматику… – Греч Микола Іванович (1787–1867) – російський письменник, журналіст і філолог. Автор кількох граматик, серед яких найбільш відомі: «Практическая русская грамматика» (СПб., 1827; 2-ге вид. – 1834), «Пространная русская грамматика» (СПб., 1827; 2-ге вид. – 1830), «Начальные правила русской грамматики» (СПб., 1826; перевидавалася ще десять разів). Шевченко згадує М. І. Греча і в повісті «Близнецы».

Кон – термін картярської гри, місце, куди кладеться ставка.

Орлянка – народна гра в гроші; назва походить від зображуваного на російських монетах орла. Суть гри полягає в тому, що кидають монету, і той, хто вгадає, якою стороною вона впаде, виграє її.

Сирени – у давньогрецькій міфології морські німфи, що нібито своїм співом зачаровували моряків, заводячи їх у небезпечні місця, де вони гинули.