11
Тарас Шевченко
Варіанти тексту
|
||
Месяца через два с Божиею помощию Марко одолел букварь до самого «Иже хощет спастися». По обычаю древнему нужно бы кашу варить, о чем дано было знать заблаговременно на хутор. Варивши кашу, Марта положила в нее 6 пятаков, а Лукия, когда Марта отвернулася, бросила в кашу гривенник. Когда каша была готова, Лукия понесла ее в село к отцу Нилу. А от отца Нила Марко понес ее в школу в ручнике, вышитом Лукиею. Принесши кашу в школу, он поставил ее доли. Ручник преподнес учителю. А до каши просил товарищей. Товарищи, разумеется, не заставили повторять просьбы, уселися вокруг горшка. А Марко взял тройчатку, стал над ними, и пошла потеха. Марко немилосердо бил всякого, кто хоть крошку ронял дорогой каши на пол.
Кончивши кашу, Марко погнал тройчаткою погнал товарищей до воды, а пригнавши от воды, принялися громадою горшок бить. Разбили горшок, и учитель распустил их всех по домам в знак торжественного сего события.
После описанной церемонии Марко был отпущен на родину, т. е. на хутор, отдохнуть недели две после граматки. Но вместо отдыха он встретил новые, непредвиденные им труда. Яким, в присутствии Марты и Лукии, заставлял его прочитывать каждый день всю граматку, от доски до доски, и даже «Иже хощет спастися».
– Да для чего это уже «Иже хощет спастися» ты заставляешь его читать? – говорила Марта. – Он его не учился, то и читать не нужно.
– Ты, Марто, человек неграмотный, то и не мешалась бы не в свое дело, – говорил обыкновенно Яким. – Мы-то знаем, что делаем.
Марко под конец второй недели готов был бежать из родительского дома в школу. В школе ожидали его ровесники, товарищи, а дома кто ему товарищ? Стар[ики?] Правда, оно и в школе не тепло, но все-таки лучше, нежели дома.
По прошествии двух недель снабдили Марка всяким добром удобосъедаемым и вдобавок Часословом, принесенным Мартою в то лето из Киева, и отправили в школу.
В Великом посту, когда ста[рики?] говели Яким и Марта, то Марко уже посередине церкви читал большое повечерие к неописанному восторгу стариков. Выходя из церкви, Яким погладил по голове Марка и дал ему гривну меди на бублики, сказавши:
– Учись, учися, Марку. Науку не носят за плечима.
А Марта дома Лукии чудеса про Марка рассказывала. Она говорила, что дьяк просто дурень в сравнении с Марком, что Марко вскоре и самого отца Нила за пояс заткне. Разве только что на гуслях не будет играть, да это ему и не нужно.
– Да что же это он, да как же это он там читает? – обыкновенно спрашивала Лукия.
– А так читает, что хоть бы и самому дьяку, так не стыдно. Да, я думаю, дьяк и заставляет читать все такое, чего сам прочитать не в силах. Я думаю, что так.
Лукия с нетерпением ожидала шестой недели поста, в которую собиралася говеть. Наконец, дождалася и, наконец, услышала читающего Марка, и уже не одну «Нескверную, неблазную», а и «Полуношницу», и даже «Часы». Велик был Велика была ее сердечная радость, когда она, [выходя] из церкви, слышала такие слова:
– Какой хороший школяр! Дак он прекрасно читает, точно пташка какая щебечет. Наделил же Господь добрых людей такою дытыною.
Такие [и] им подобные слова слушала Лукия всякий раз при выходе из церкви. Зато Марко и возмездие получал не малое. Он в продолжение недели всю школу кормил бубликами.
Марко быстро двигался на поприще образования, так что к концу другого года, к удивлению всех, в особенности учителя, он прошел всю Псалтырь, даже с молитвами. А чтением кафизм в церкви приобрел общую известность и похвалу всего села; так что уже на что Денис Посяда, который никого не хвалил, и тот, бывало, скаж[ет] выходя из церкви, скажет:
– Ничого сказать, славный школяр. Прекрасно читае.
Долго толковали между собою отец Нил с Якимом, учить ли Марка писать или так и кончить на Псалтыре. С домашними Яким не входил в рассуждение по поводу этого предмета. Он знал наверное, что в Марте первой он встретил бы оппозицию, а потому и молчал благоразумно. А по зрелом рассуждении с отцом Нилом решил, чтобы Марка учить писать.
Хитрость книжная, можно сказать, далася нашему Марку. Да и хитрость скорописца не отвернулася от него. В полгода с небольшим он постиг все тайны каллиграфии и так, бывало, выведет букву ферт, что сам учитель только плечами двинет и больше ничего. Но кого он больше всех восхищал своею тростию скорописца, так это старого Якима. Он ему при всяком удобном случае писал послание, надписывая на конверте, что такой-то и такой губернии, такого-то и такого повета, на благополучный хутор такой-то, жителю Якиму Миронову сыну такому-то. Старик был в восторге, получа такое письмо от своего сына из школы.
– Вот оно что значит просвещенный человек, – говорил он, бывало, Марте и Лукии, держа письмо в руках, которого он, конечно, не понимал, потому что читал только печатное. – Я вот и не был в селе, а знаю, что там творится. А вы, бабы, ну, скажить, что вы знаете? Вот то-то и есть! А я так знаю. Вчера отец Нил на гуслах играл «Исусе мой прелюбезный», а матушка Якилына с прочими мироносыцями ему подтягивали. Вот что.
– Ну, та ты из своего письма наговоришь, что и груши на верби растут, – говорила обыкновенно Марта.
– Что ж, когда не веришь, то на, возьми прочитай. – И он ей подавал письмо.
– Читай уже ты один, а мы и так себе останемся.
И Яким, бывало, через пятое-десятое по складам прочитает им:
«Любезнейший и драгоценнейший родители. Я, слава Всевышнему, жив и здоров, чего и вам желаю. Единородный сын ваш М. Г.».
– Только то и было? – спрашивала Марта.
– А тебе чего еще хочется? – отвечал, смеяся, Яким.
– А как же там батюшка с матушкою? Говорил ты, что в письме написано.
– А дзус вам знать, цокотухи. – И при этом он клал письмо за образ.
Смеючися, пролетали годы над хутором. Марко вырастал, делался юношею, и каким юношею? Просто чудо! Бывало, сельские красавицы не налюбуются на Марка Гирла. Школу он оставил вот по какому случаю. Однажды Марта, возвратясь из Киева, занемогла; да, прохворавши семь недель, и Богу душу отдала. Долго плакал старый Яким и, плачучи, поселился, наконец, в своей пасици. Надо было для утехи старика взять из школы Марка. Лукия так и сделала. «Пускай себе, – думала она, – чего не доучилося в школе, доучится дома. А старику, бедному, все-таки будет розвага. А [то] и он умрет, бедный, с тоски та с горя».
И в воскресенье, рассчитавшися с дьячком и отцом Нилом, привезла Марка на хутор. Обрадовался, ожил Яким, увидя перед собою существо, которое одно только и привязывало его к жизни.
До прибытия Марка из школы старый Яким был похож на Афанасия Ивановича после смерти Пульхерии Ивановны, с тою разницею, что в доме и вообще в хозяйстве не было заметно того печального запустения, какое было видно в доме Афанасия Ивановича после смерти Пульхерии Ивановны. Потому что у него осталася Лукия.
Бывало, сидит бедный старик в пасике несколько часов сряду, головы не подымая, только вздохнет и утрет машинально слезу, скатившуюся на седые усы. Вздохнет опять и опять заплачет. И так просиживал он до тех пор, пока Лукия приходила звать его обедать. Тогда молча вставал он и шел за Лукиею в хату. Она заводила с ним речь о хозяйстве, о чумаках, о пчелах, о яблуках. Но он отвечал только «да» или «нет». Однажды она ему сказала:
– Вы бы взяли хоть Псалтырь прочитали за ее грешную душу, и вам бы легче бы[ло?] стало.
Яким молча с полки достал Псалтырь и пошел в сад (Марта была похоронена в саду между старыми липами), остановился над могилою Марты, раскрыл книгу, перекрестился и начал читать «Блажен муж». Когда же дочитался до «Славы», ту[т?] и начал читать «Со святыми упокой», то не мог проговорить «рабу твою Марту». Залился старик слезами, и книга из рук упала на могилу.
Так-то время и уединение связывают простосердечных людей друг с другом, Благословенно и время, и уединение, простосердечные люди.
Яким с каждым днем оживал более и более. Лукия угождала и ухаживала за ним, как за малым ребенком. А Марко, несмотря на его юность (и, как Гоголь говорит, юркость), не отставал от него ни на минуту. Он уже знал, что он не родной его сын, и в глубине молодой души своей чувствовал все благо, сделанное ему чужими добрыми людьми. Он иногда задумывался и спрашивал себя: «Кто же мой отец? И кто моя мать?» – и, разумеется, оставался без ответа.
Каждую субботу с утра до обеда читал он Псалтырь над могилою Марты. А Яким, стоя около него, молился и плакал и шептал, плачучи, шептал иногда:
– Кто же бы за твою душу теперь Псалтырь прочитал, если б мы его не отдавали в школу? Читай, сыну! Читай, моя дытыно! Она с того света услышит и спасибо тебе скажет. Душа ее праведная по мытарствах теперь ходит. – И старик снова заливался слезами.
Примітки
…засунули ему граматку за пазуху… – Граматка – тут: буквар.
…одолел букварь до самого «Иже хощет спастися». – Тобто прочитав буквар до кінця (до останньої літери церковнослов’янської і старої російської абетки «іжиці» (Y), що позначала звук «і»). «Иже хощет спастися» – початок передмови до Псалтиря церковного діяча і письменника Афанасія, архієпископа александрійського (298–373).
По обычаю древнему нужно бы кашу варить… – За народним звичаєм, після закінчення навчання грамоті дяк-учитель одержував від родичів учня горщик каші, в який кидали мідні та срібні гроші. Шевченко точно описав цей народний звичай.
поставил ее доли – доли по-російськи – род. однини або множина від доля (частина; також судьба). Фраза не має сенсу, якщо читати її по-російськи. Треба було сказати поставил ее на пол.
Часослов – богослужбова книга з текстами релігійних пісень та молитов, призначених для щоденних церковних відправ; використовувалась як читанка при навчанні грамоти.
…Марко уже посередине церкви читал большое повечерие… – Йдеться про велику навечірню (рос. – большое повечерие). У звичайні дні після вечірні правилася мала навечірня (рос. – малое повечерие) – скорочений варіант великої.
…услышала читающего Марка, и уже не одну «Нескверную, неблазную», а и «Полуношницу»… – «Нескверная, неблазная» – молитва на честь Богородиці. «Полунощница» – церковна служба, що правиться опівночі й в будь-який час ночі до ранку.
Кафізма – назва кожного з двадцяти розділів, на які поділений Псалтир для читання за обрядом православного богослужіння.
…отец Нил на гуслах играл «Исусе мой прелюбезный…» – псальма, складена Д. С. Тупталом (див.: Псальмы или духовные канты, сочинения святителя Димитрия митрополита Ростовского, изданные протоиереем церкви Святителя Стефана епископа Пермского, что при первой Московской гимназии, Аристархом Израилевым: С присовокуплением псалма, сочиненного в честь святителя Димитрия, при открытии мощей его. – М., 1889. – С. 10–11).
…Яким был похож на Афанасия Ивановича после смерти Пульхерии Ивановны… – Йдеться про ідилічне подружжя з повісті М. В. Гоголя «Старосветские помещики».
Когда же дочитался до «Славы» и начал читать «Со святыми упокой», то не мог проговорить «рабу твою Марту». – «Слава» – мале славословіє, що читається між частинами кафізми; «Со святыми упокой» – заупокійна церковна пісня (кондак).
…и, как Гоголь говорит, юркость… – У поемі «Мертвые души» М. В. Гоголь, характеризуючи одного з героїв – Ноздрьова, відзначає «неугомонную юркость и бойкость» його характеру (Гоголь Н. Похождения Чичикова, или Мертвые души. – М., 1842. – С. 135).