№ 32 1847 р. березня 28. – Доповідь О. Ф. Орлова Миколі I про таємне «Слов’янське товариство св. Кирила і Мефодія», що існувало в м. Києві
О тайном Славянском обществе
Генерал-адъютант Бибиков 17 марта [44] уведомил меня, что в Киеве студент университета св. Владимира Петров донес о существовании тайного общества под названием «Славянское общество св. Кирилла и Мефодия». Петров был приведен к этому открытию случайным знакомством с коллежским секретарем Гулаком, у которого собирались помещик Савич, бывший студент Навроцкий и другие молодые люди. Заметив, что они иногда рассуждают о каком-то злоумышленном преобразовании и тайном обществе, Петров старался приобрести доверенность Гулака, который после некоторого времени открыл ему тайну заговора и даже дал списать копию с устава. С одной стороны, получив довольно подробные сведения о злоумышлении, а с другой, имея в виду, что знакомые ему члены общества выехали из Киева; Гулак – в С.-Петербург, Навроцкий – в Полтаву и Савич – за границу, Петров обо всем донес начальству.
В тот же день, 17 марта, по испрошении мною у государя наследника цесаревича разрешения, обер-полицмейстер Кокошкин и генерал-лейтенант Дубельт внезапно арестовали чиновника Гулака и со всеми найденными у него бумагами и вещами доставили в III отделение с. е. и. в. канцелярии.
Здесь немедленно приступлено было к рассмотрению бумаг Гулака и к допросам, кои производили генерал-лейтенант Дубельт, чиновник III отделения действительный] статский советник Сагтынский и правитель канцелярии киевского военного губернатора камергер Писарев. Последний допущен к допросам по желанию генер[ал]-адьют[анта] Бибикова в том внимании, что означенный чиновник, по известности ему местных обстоятельств, может быть с пользою употреблен в этом деле.
Улики против Гулака
С первого дня против Гулака представилось весьма много неопровергаемых улик: между вещами его найдено кольцо с надписью имен св. Кирилла и Мефодия, в бумагах несколько писем и сочинений, хотя не прямо открывающих тайное общество, но несомненно показывающих, что Гулак и переписывавшиеся с ним лица питают образ мыслей враждебный нашему правительству, что они Малороссию и все славянские племена ложно представляют себе в угнетенном и самом бедственном положении, выражают пламеннейшее желание избавить особенно Малороссию от этого положении и даже намекают на какое-то общество, называя оное христианским.
Следующего числа, 18 марта, обер-полицмейстер доставил найденную полицейскими служителями в квартире Гулака рукопись, которую он при арестовании его успел было скрыть. Эта рукопись под названием «Закон божий» писана рукою Гулака и заключает в себе 109 параграфов самого преступного содержания: в ней текстами священного писания, превратно истолкованными, и примерами из истории, столько же ложно понятыми, доказывается, что царская власть противна законам божеским и природе человеческой, что люди все равны и должны управляться только старейшинами, что от монархического правления происходят одни бедствия и страдания и что славянские племена могут быть благополучны тогда только, когда над ним не будет никакой установляемой людьми власти. В заключении присоединены воззвания: одно к украинцам, а другое к велико-россиянам и полякам, которые призываются помышлять о деле общества и заговорить, когда придет пора, чтобы целью жизни и деятельности каждого были: славянский союз, общее равенство, братство, мир и любовь.
Устав и правила общества
В одном из упомянутых воззваний помещен устав общества почти такого же содержания, как и представленный студентом Петровым, исключая то, что последний полнее и оканчивается подробными правилами. Главные основания устава и правил Славянского общества заключаются в следующем:
а). Общество имеет своими покровителями св. Кирилла и Мефодия; знаком своим принимает кольцо или икону с именем или изображением сих святых;
б). Оно должно стараться соединить все славянские племена, как-то: южноруссов, северноруссов с белорусами, поляков, чехов со словенцами, лужичан, иллиро-сербов с хорутанами и болгарами, примирять их вражду и разногласия даже по исповедании веры:
в). Каждое племя должно сохранять свою самостоятельность, иметь правление народное, законы и просвещение, основанные на христианской вере, соблюдать совершенное равенство между гражданами;
г). Все вместе славянские племена будут управляться общим Славянским собором, состоящим из представителей всех племен;
д). Общество заранее старается искоренить рабство и всякое унижение низших классов, распространять повсеместно свои идеи преимущественно посредством литературы и воспитания юношества;
е). Все общество и каждый член обязаны соображать свои действия с евангельскими правилами любви, кротости и терпения, правило же «Цель освящает средства» признавать безбожным;
ж). Члены, вступая в общество, принимают присягу: для целей общества они должны жертвовать трудами, состоянием и всеми своими связями. Член, который потерпит гонение и даже мучения, обязан, по данной присяге, не выдавать никого из своих сочленов. Прочие члены в таком случае должны помогать семейству, которое останется после пострадавшего члена.
Соучастники в преступлении Гулака
Из бумаг Гулака и показания студента Петрова сделались известными также имена нескольких других членов Славянского общества. Сведения о них доселе заключаются в следующем:
1. Помещик Полтавской губ. Савич. Он в собраниях, бывших в Киеве у Гулака, ревностно доказывал необходимость уничтожить в России монархическое правление и ввести правление народное в представительной форме, объясняя, будто правительство в России подавляет народность и вводит китаизм. Он полагал, что при таком положении дел легко приступить к перевороту и что воздвигаемая в Киеве крепость будет удобнейшим местом для собрания лиц, намеревающихся произвести восстание, что в их деле могут быть важными помощниками воспитанники военно-учебных заведений, если между ними распространять идею свободы.
2. Бывший студент университета св. Владимира Навроцкий в тех же собраниях у Гулака разделял преступные разговоры товарищей своих; в присутствии его Гулак читал Петрову рукопись «Закон божий».
Со своей стороны, Навроцкий жаловался на недостаток материальных средств для скорейшего распространения идей этой рукописи, читал стихотворения художника Шевченки, исполненные противозаконных мыслей, и сообщил Петрову собственную свою рукопись о гайдамаччине. В этой рукописи помещены два рассказа о набегах гайдамаков, случившихся, судя по рассказу, в XVII столетии; подобные изустные рассказы нередко можно слышать в Малороссии. Навроцкий находил эту рукопись весьма полезною для распространения между жителями Малороссии прежнего воинственного, свободного духа.
3. Художник С.-Петербургской Академии художеств Шевченко также бывал в собраниях у Гулака в Киеве. Читанные Навроцким стихотворения Шевченки называются «Сон» и «Послание к родителям». В первом сочинитель описывает сон, перенесший его сначала в Сибирь, а потом в С.-Петербург, во дворец. В Сибири ему кажется, что он видит Рылеева и других государственных преступников и разсуждает с ними о положении России. Во втором стихотворении он старается возбудить малороссиян к восстанию. Один из друзей Гулака Белозерский в письме к нему называл Шевченка человеком, который способен угадывать потребности народа и даже целого века.
4. Адъюнкт университета св. Владимира Костомаров бывал у Гулака в то время, когда происходили у него преступные разговоры с соучастниками, делал им вопросы, но вообще возражал против их мнений. Из одного письма видно, что Костомаров трудился с Гулаком по какому-то общему делу.
5. Лектор при С.-Петербургском университете Кулиш писал к Гулаку, что между Москвою и С.-Петербургом решаются два великих современных вопроса, советовал Гулаку избрать для своего местопребывания С.-Петербург, говоря, что это важно и для Украины и для друзей их, и упоминал, что он, Кулиш, намерен привести с Гулаком многое в исполнение. Еще из одного письма видно, что Кулиш составлял в С.-Петербурге для какого-то круга христианские правила.
6. Бывший студент университета св. Владимира Белозерский в письмах к Гулаку, рассуждая о Малороссии, мнимом угнетении ее и надеждах на восстановление родины, изъясняет, что он приведен в необыкновенное восхищение беседою Гулака по этому предмету. Белозерский с горячностью разделяет мысли друзей своих о славянах, находится в коротких сношениях с Кулишем и следит за успехами людей одинакового с ним образа мыслей. В письме Марковича сказано, что бог избрал для них Белозерского путеводного звездою к Вифлеему.
7. Бывший студент того же университета Маркович в письме к Гулаку объясняет, что мысли последнего о Малороссии до того воспламенили его, что он, Маркович, не ручался бы за свои чувства, если бы не имел возможности приобрести там имение; называя Малороссию сиротствующею, он продолжает, что во всех действиях для Родины друзья его могут на него надеяться «як на передни волы».
8. Студент университета св. Владимира Посяденко в письме к Гулаку. жалея об удалении своем от какого-то вполне христианского общества, продолжает, что дух его никогда не удалится от этого общества, ибо в самой глубине души его. Посяденки, положена мысль, никому еще неведомая, и что поэтому еще прежде, чем он узнал Костомарова, душа его уже принадлежала обществу.
9 и 10. Студенты университета св. Владимира Андруз[с]кий и Тулуб только упоминаются в письме Посяденки по случаю их ссоры.
11. Поручик Новоархангельского уланского полка Ашанин. К нему Гулак писал, что он, Ашанин, способен сделаться когда-нибудь великим завоевателем или монархом.
12. Белозерский извещал Гулака. что в Полтаве в сентябре 1846 г. он встретил одного офицера из Образцового полка, воспитывавшегося в пажеском корпусе, который высказал дельные мысли и от которого можно ожидать, что со временем переведет слово на дело. По частной справке и по сношению с военным министром оказалось, что этот офицер есть сын начальника 12-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Бушена [46], ныне поручик Азовского пехотного полка Николай Бушем. Он действительно воспитывался в пажеском корпусе. В 1846 г. состоял в Образцовом полку и был послан в Полтаву для показания правил фронтовой службы воспитанникам Петровского кадетского корпуса.
13. Из дел III отделения еще усмотрено, что наместник Царства Польского [47] предупреждал о дворянине Московской губ. Чижове. который, находясь за границею, в Бреславле. говорил, что поедет в Рим, а оттуда в Сербию, Албанию, Далмацию и Кроацию и рассказывал, что помещики около Москвы носят бороды, дабы скорее уничтожить разницу между дворянством и нижним классом народа. О Чижове было делаемо сношение с московским военным генерал-губернатором и получен одобрительный отзыв, но ныне не остается сомнения, что и он принадлежит к обществу славян.
Допросы Гулака и его запирательство
Таким образом к улике Гулака представились несомненные доказательства. При первых допросах сей молодой человек отзывался совершенным неведением всего, о чем его спрашивали, когда же у него найдено было кольцо с надписью «Св. Кирилл и Мефодий», указаны были ему весьма сомнительные места в его переписке и, наконец, найдена рукопись «Закон божий» в высшей степени преступного содержания, тогда, не имея более возможности показывать себя невиновным, начал объяснять, что он связан честным словом не открывать ни времени, ни места, ни лиц, о которых его спрашивают. Со времени арестования Гулака каждый лень возобновляли ему допросы в III отделении, употребляли всевозможные меры убеждения, чтобы смягчить упорство его. внушали ему. что если он считает важным честное слово, кому-то данное, то несравненно важнее и священнее верноподданическая присяга, им же данная, что он обязан нарушить первое в силу последней и что долг честного человека требует говорить всегда истину. Но Гулак не внял никаким убеждениям и с необыкновенным упорством отказывается от дальнейших показаний, ссылаясь на то же будто бы данное честное слово свое.
Распоряжение об арестовании соучастников
Не предвидя никаких успехов от допросов Гулака и усматривая из дела, что оно и само по себе довольно объяснилось, указывая на многие имена соучастников, и. с разрешения государя наследника цесаревича, немедленно приступил к распоряжению об обыске и истребовании в С.-Петербург других лиц. тем более, что дело это заключает в себе чрезвычайную важность и если останавливаться из-за упорства одного, то другие соучастники могут между тем умножать число виновных и расширять круг своего преступления.
Из вышепоименованных прикосновенных к настоящему делу лиц находятся: Савич и Кулиш (посланный от своего начальника для изучения славянских языков) и Чижов за границею, Навроцкий и Белозерский – в Полтавской, Шевченко – в Черниговской губ., если уже не возвратился в Киев, Костомаров, Посяденко, Маркович, Андрузский и Тулуб – в Киеве, а поручики Ашанин и Бушен – при своих полках.
Посему мною объявлены высочайшие повеления: министрам внутренних дел и финансов, а равно и наместнику Царства Польского о сделании распоряжения по всей западной и южной границам России и по границе Царства, дабы Савич, Чижов и Кулиш [48] при въезде в Россию были задержаны на самой границе со всеми их бумагами; генерал-адъютантам кн. Долгорукову и Бибикову, чтобы были арестованы со всеми же бумагами те из упомянутых лиц, кои находятся во вверенных им губерниях и которые но рассмотрении переписки их окажутся виновными. При этом случае сообщено мною, дабы задержание произведено было самым внезапным образом и чтобы арестованные лица со всеми их бумагами доставлены были в С.-Петербург, в III отделение, в сопровождении благонадежнейших и верных чиновников, под строжайшим надзором. Что же касается до поручиков Ашанина и Бушена, то для арестования и доставления их в С.-Петербург военным министром с высочайшего разрешения посланы из инспекторского департамента: за Ашаниным – старший адъютант Огарев, а за Бушеном – фельдегерь.
Последние меры к доведению Гулака до сознания
Не оставляя без внимания и самого Гулака, я сообщил генерал-адъютанту Адлербергу высочайшее повеление, чтобы все письма, кои будут получаемы по почте на имя означенного чиновника, были присылаемы ко мне, а 24 марта я лично в III отделении делал Гулаку продолжительные и самые отеческие увещания, описал ему картину сравнения между данною им пред господом богом присягою быть верным подданным и между честным словом, данным им каким-то молодым людям, объяснил ему все пагубные последствия его запирательства и то несчастье, в которое ввергает он себя и своих родителей. Гулак был тронут до глубины души, плакал и, казалось, готов был последовать моим советам, но упорство в нем превозмогло, и он остался при прежних своих ответах: не зна[ю].
Лишенный утешения довести Гулака до сознания и тем самым смягчить вину его, а еще более входя в чувства родителей его, я приготовил письмо к его отцу, в котором с прискорбием сообщаю ему, что не правительство, всегда готовое снисходить к раскаивающимся виновным, но сам сын его подписал приговор себе и уже ничто более не может ожидать его кроме самого тяжкого наказания.
Наконец, истощая все средства довести Гулака до сознания, я входил в сношение с обер-прокурором св. Синода о назначении просвещенного и способного священника для религиозных увещаний столь упорного преступника. Вследствие этого 27 марта являлся в III отделение протоиерей Малов, который с известным отличающим его красноречием убеждал и увещевал виновного, но тот остался при своем запирательстве. Если при этом случае невольным образом проявилась искра раскаяния в Гулаке, то это только тем, что он сказал, что сам глубоко чувствует, сколь легкомысленны и преступны были его поступки.
Предположение отправить Гулака в крепость
После этого в ожидании доставления других арестантов я предлагаю отправить Гулака в Алексеевский равелин [49] и сообщить коменданту С.-Петербургской крепости, чтобы Гулака, как закоренелого и доказанного политического преступника, увеличивающего вину свою необыкновенным упорством, содержали в равелине самым строгим образом, в совершенном уединении, не допуская никого к нему и не давая ему ни книг, ни других предметов развлечения.
Всеподданнейше докладываю о сем вашему императорскому величеству.
Подписал генерал-адъютант гр. Орлов
Скрепил генерал-лейтенант Дубельт
С подлинным верно: генерал-лейтенант Дубельт
Помітка: На подлинном написано: «Государь император изволил читать 29 марта 1847 г.»
Верно: генерал-лейтенант Дубельт
Ч. I, арк. 43 – 56. Копія.
Примітки
46. Бушен Християн Миколайович (1787 – 1867) – генерал, учасник походів російської армії у 1805 – 1807 pp., Вітчизняної війни 1812 p., брав участь у придушенні польського повстання 1830 – 1831 pp. та революції 1848 р. в Угорщині; з 1849 р. – член генерал-аудиторіату військового міністерства.
47. Паскевич Іван Федорович (1782 – 1856) – генерал-фельдмаршал, у полку якого виховувався Микола І. За взяття Єревана (1826) імператор удостоїв його титулу графа Єреванського, а за жорстоке придушення польського повстання – князя Варшавського (1831), з 1832 по 1856 р. намісник Царства Польського, у якому проводив реакційну політику Миколи I. – Док. № 32.
48. П. О. Куліш не встиг виїхати за тодішній кордон Росії. Він був заарештований у Варшаві.
49. Олексіївський равелін – таємна в’язниця Петропавлівської (С.-Петербурзької) фортеці, призначена для утримання політичних в’язнів. У ній перебували члени Кирило-Мефодіївського товариства: М. І. Гулак (з 1.04 по 30.05 1847), переведений згодом у Шліссельбурзьку фортецю : П. О. Куліш (30.06 – 30.12.1847), засланий у Тулу; М. І. Костомаров (30.05.1847 – 30.05.1848), висланий у Саратов.
Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 1, с. 33 – 38.