Начальная страница

Тарас Шевченко

Энциклопедия жизни и творчества

?

2

Тарас Шевченко

Варіанти тексту

Опис варіантів

Верстах в пяти, а может быть и больше, по левую сторону Ромодановского шляху (из Ромен же едучи), как раз против описанного мною села, лежит пологая широкая равнина, так широкая и длинная, что горизонт ее в тумане теряется, а в летние жаркие и тихие дни то бывают и миражи, как будто бы в необитаемых бесплодных и безводных степях киргизских. Вся эта долина испещрена разноцветными нивами и уставлена темными могилами, формою и величиною похожими на те могилы, что между Киевом и Васильковом, на Белокняжем поле. Я это говорю потому, что из Киева в Одессу более проехало людей, интересующихся отечественными древностями, нежели из Ромна в Кременчуг. Ромодановским шляхом, как известно, ходят только одни чумаки, а чумак простой человек, какое ему дело до каких бы то ни было , хотя и чу[мак] могил? Он может з[адать] только задать себе вопрос: «Чиим-то трупом вас начинено?» Или, задумчиво глядя на темные могилы, запоет однозвучно, монотонно.

Так вот на этой-то равнине, между угрюмыми могилами и пестрыми нивами, зеленеет небольшой гай (роща), как бы оазис в пустыне аравийской аравийской (красно сказано!). Это хутор богатого козака Якима Гирла.

Подойдем же мы ближе к хутору и посмотрим на красоту его безыскусственную и на жизнь про[стую?] его хозяина. Для нас это путешествие тем более необходимо, что на этом уединенном хуторе будет совершаться продолжаться предлагаемая драма.

Весь хутор с фруктовым садом и гаем занимает не более пяти квадратных верст и окопан глубоким и широким рвом. А ров усажен к[ружовником] вокруг всего хутора кружовником. Ворота не дощатые, как это бывает у постоялых дворов русских дворов, а обыкновенные, простые; по сторонам их дубовые массивные столбы и по несколько частоколин. Да у глухого конца ворот старая широковетвистая верба, как бы заслоняющая от недоброго глаза благодатный хутор. Войдя на двор хутора, вы увидите с правой стороны большую клуню, обставленную полускирдами разного хлеба, за к[лунею?] по левую сторону ворот загороды с сараями для разной скотины, а за клунею невдалеке, под старыми берестами, две дубовые коморы и возивня. Напротив комор лех с железными дверями, а в самом конце двора, под липами, белеет хата, снопками крытая на польский лад. За хатою идет уже сад – разный, а в саду с разными породами яблунь, груш, слив, вишен, черешен и даже три старых дерева грецких орехов, вывезенных из Крыму еще дедом хо[зяина] Якима Гирла. Посередине саду колодезь с колесом и навесом. А за садом в гаи, на небольшой поляне, пасика с куренем и погребом для пчел. А там уже дубы, липы и , березы и всякое дерево до самого рва. Так вот такой-то благодатный хутор у старого козака Якима Гирла! А каким добром наполнены его дубовые коморы и лех. Это просто полная чаша. А А за рвом уже был небольшой ставочек и около него огород, окруженный небольшим рвом и усаженный кукурузою и подсолнечниками, а баштан был немного подальше в поле.

Так такой-то благодатный хутор у старого козака Якима Гирла.

А каким добром наполнены его дубовые коморы и лех, и рассказать нельзя.

А чумаки его – где они на свете ни бываю[т] ходят! И в Крыму, и на Дону, и в Одессе, а про Киев и говорить нечего.

Раз было взялся он поставить песок сахарный в самую Москву; только Москва шутить не любит с нашим братом хохлом. Так что он едва с парой волами домой пришел. И с тех пор, если ему ненароком кто скажет слово про Москву, то просто из хаты выгонит, а если в гостях услышит такое слово, то наденет шапку и, не прощаясь с хозяином, уедет на свой хутор. Яким Гирло, как видно, был человек не так себе. Не всякому давал себе ступить на пяты.

Это было в августе месяце, в воскресенье, так около полудня. Яким Гирло вышел из хаты и сел на призьбе. Он был человек уже немолодой, но свежий и здоровый, усы и чуб были не то что седые, а серые. Рубаха на нем чистая, белая, шаровары тоже белые; он не любил разных московских китаек, а носил все белое; сапоги на нем добрые, юхтовые. Взглянувши на него раз, то можно было сказать, что это человек достаточный: в лице что-то есть такое.

Вскоре за ним вышла и жена его Марта, женщина лет сорока, а может и больше, х[орошо] чисто и хорошо одетая, в желтых юхтовых сапогах, в плахте и шелковой красной юпке, – хоть бы и на старухе, так было бы к лицу.

Вынесла Марта сначала скамейку, покрытую килимком, и поставила ее перед мужем, а потом уже вынесла миску с варениками и тарелку со сметаной. И все это поставила на временном столе перед мужем и сама села около него.

– Нумо полудновать, Якиме, – сказала она мужу.

Яким, перекрестясь, сказал:

Господи А полудновать, так и полудновать. Господи, благослови!

И с этим словом расправил свои серые усы и взял вареник.

После вареников Марта вынесла миску слив и желтую душистую дыню; покушали и слив, и дыни немного. После полдника Марта убрала все и села опять на призьбе около своего мужа. Долго они сидели молча. Наконец Марта заговорила:

– Что-то долго не видать чумаков наших с рыбою.

– Да, что-то долго не видать. – И Яким замолчал. Ему как бы не хотелося продолжать разговора. Впрочем, он вообще был неговорлив.

Немного погодя Марта опять заговорила:

– Я все думаю, Якиме, кому-то мы после себя добро свое оставим? Не даровал нам с тобою Господь ни дочери, ни сына. Так и помремо одиноки!

– Так что ж, что помремо? Люди добрые похоронят, а добро поживут!

– Конечно, поживут, никуды оно [не] денется. А все-таки лучше, если б было свое родное дитя.

– Так где же его взять, коли Господь прогневался на нас за грехи наши?

– Да, прогневали мы милосердого Господа, не утешил Он ледачую старость нашу! Так и гробовой доской покроемся, и некому будет от души заплакать, и некому будет помянуть наши души грешные! Знаешь что, Якиме? Поеду я завтра в Бурта да отвезу отцу Нилу на «Сорокоуст» и за твою, и за свою душу. Пускай отслужит, когда помремо.

– Ты заговоришь всегда такое, что просто не слушал бы тебя. Ну, скажи-таки, умная ты голово, кто живой человек по своей душе «Сорокоусты» правит?

– Нету, Якиме! Не по живой душе, а по усопшей. А это я думаю сделать для того, чтобы после не остаться без поминовения.

– Бог милостивый, не останемся. А я вот что думаю: что-то наша челядь из села долго не возвращается.

– Цыть, цыть, Якиме! Чуєш?.. О, ще раз!

– Что там ще раз?

– Чуеш?.. Дытына плаче…

– Так и есть, за воротами…

– Пойдем посмотримо, Якиме.

– Ходимо.

И не по летам бодро встали с призьбы и пошли к воротам. Кто же расскажет радость старой Марты и Якима, когда они увидели под перелазом дитя, окутанное старой серой свиткой, и головка прикрытая зеленым широким лопухом.

– Якиме! – только могла проговорить старая Марта, всплеснув руками.

А старый Яким, снявши брыль, молился Богу.

– Якиме! – сказала Марта, взявши ребенка на руки. – Посмотри, какое здоровое да хорошее!

Яким взял ребенка на руки и сказал:

– Пойдем в хату, – оно, бедное, голодное. И они пошли в хату с своею дорогою ношею. Пришедши в хату, Яким бережно положил младенца положил младенца бережно на стол, достал с полки Псалтырь (он был грамотный) и, перекрестясь трижды, прочитал псалом «Живый в помощи Вышняго». Потом взял младенца в руки и, передавая его Марте, сказал:

– Паче ока береги его!

Марта, перекрестясь, приняла его и положила на подушку.

– Посмотри за ним, Якиме, пока я молока принесу.

Принесши молока, Марта принялась кормить младенца. А Яким вышел на двор, нашел в сарае ночвы и стал прилаживать к ним , чт[обы?] веревки. Через полчаса принес он в хату, к немалому удивлению Марты, готовую колыску. Остаток дня прошел для них незаметно. К вечеру, когда ребенок заснул в своей скороспелке-колыске, Марта, позабыв, что было воскресенье, достала тонкого полотна из бодни, принялася кроить маленькие рубашки.

Возвратившаяся че[лядь] из села челядь рассказывала, что они видели на могиле какую-то молодицу. «Сначала она пела какую-то песню, а [потом] заплакала, а когда мы перекрестилися, то она исчезла. Должно быть, нечистая сила, и в могилу превратил[ася] провалилася», – так закончила свой рассказ Мартоха, девка не робкого десятка.

На другой день до восхода солнца Яким заложил в бричку пару добрых коней, помостил в бричке сена и покрыл его килымом, сел в бричку и поехал в село Бурта за отцом Нилом.

Проезжая мимо могилы, он разгл[ядел] увидел в утреннем тумане на могиле женщину. Она была лицом обращена к его хутору.

Он посмотрел на нееи, остановил кони и громко сказал:

– День добрый, молодыце!

– Спасыби, – сказа[ла] отвечала женщина.

– Что ты тут делаешь, молодыце?

– Вчера корову загубыла, так смотрю сегодня, не пасется ли где.

– Ну, добре, оставайся здорова.

– Спасыби.

Яким дернул вожжами, и добрые кони понесли его через по[ле] шляшком через поле.

К обеду Яким возвратился на хутор с отцом Нилом и с отцом дияконом. Отдохнувши немного под хатою и освежившись закрепленным березовым соком, отец Нил вошел в хату, сначала прочитал младенцу молитву и дав ем[у имя?] и нарек его Марком, потом с отцом дияконом совершил обряд святого крещения. Восприемниками были Яким и счастливая Марта.

До самой субботы гостил отец Нил и от[ец] диякон у Якима на хуторе, да и не они одни, а много таки добрых людей набралося на Марковы крестины.


Примітки

формою и величиною похожими на те могилы, что между Києвом и Васильковом, на Белокняжем поле. – Шевченко порівнює кургани Полтавщини з курганами поблизу Києва. У липні – серпні 1846 р. він разом з іншими співробітниками Київської археографічної комісії під керівництвом професора Київського університету М. Д. Іванишева (1811–1874) брав участь як художник у розкопках могили Переп’ят (Перепет) біля села Фастівець Васильківського повіту Київської губернії (нині Фастівського району Київської області). В цей час він змальовував селян, які працювали на розкопках, та побутові сцени, а також записував народні перекази.

Постоялий двір – у Російській імперії приміщення для ночівлі приїжджих з двором для коней та екіпажів, звичайно з трактиром.

Посередине саду колодезь с колесом и навесом. – Такого типу криниці мали заможні селяни, у бідних селян криниці були з «журавлями».

Китайка – первісно густа, переважно синя шовкова тканина, яку завозили з Китаю, потім бавовняна тканина, яку виробляли в Росії.

Юпка – верхній жіночий одяг у вигляді довгої корсетки, переважно з рукавами.

Поеду я завтра в Бурта… – Хутір Якима Гирла, де відбуваються основні події повісті, розташований біля села Бурти. Шевченко побував у Буртах Костянтиноградського повіту Полтавської губернії (нині Новосанжарського району Полтавської області) влітку 1845 р. під час відвідання маєтку А. Ф. Лук’яновича – сусіднього з Буртами села Шедієвого. На думку дослідників, саме Бурти описані в повісті «Наймичка» як невелике село, в якому стояли улани (Жур П. Дума про Огонь. – С. 95–96). На Полтавщині є ще два села, які називаються Бурти, – в Полтавському та Кременчуцькому районах. Усі вони розташовані на відстані більш ніж сорок верст від Липового («…от Липового до нас будет, я думаю, верст сорок…»). Шевченко в повісті не прагнув до повної документальності топіки і вільно використовував відомі йому назви населених пунктів Полтавщини.

«Сорокоуст» – у православній церкві молитви за померлого, які читаються протягом сорока днів після його смерті.

Псалтир – книга псалмів – творів іудейської та християнської релігійної лірики, входить до Старого Завіту, приписується давньоєврейському цареві Давиду (1012–972 рр. до н. е.). Насправді псалми складалися протягом тривалого часу різними авторами, лише частина їх належить Давидові.

Бодня – дерев’яна діжка з кришкою, в якій вчиняли тісто.