№ 425 1847 р. червня 4. – Донесення М. А. Кашинцова Л. В. Дубельту з таємними відомостями про професора Й. М. Бодянського, кн. М. А. Оболенського та ін.
Весьма секретно
Его превосходительству Леонтию Васильевичу Дубельту
Извлечения из слухов и секретных сведений о некоторых лицах
О Бодянском. Экстраординарный профессор Московского университета Иосиф Максимович Бодянский, преподающий церковнославянский язык и нижнелужицкое наречие, историю чешского народа и его словесности, секретарь Московского исторического общества, учился в Московском университете, поступя, как слышно, из малороссийских семинаристов; между университетских студентов казался смешным по манерам своим, но считался добрым малым; потом был за границей, а теперь, говорят, принадлежит к славянскому подворью, коим называют промеж себя дом Погодина. Каков он в душе, мудрено проникнуть, ибо может быть многие прилепились к этому направлению, видя большое покровительство начальства их к Погодину; теперь он слывет ревностным славянофилом, что видно в № 3 (заседание 26 октября 1846 г.) «Чтения Московского исторического общества» из предисловия его к «Истории о донских казаках» Ригельмана. Весьма удивительно, что в этом предисловии он дозволил себе назвать Черкасск стольным городом Донской земли, тогда как на плане, приложенном к № 4 (заседание 30 ноября 1846 г.), Черкасск назван «Донским войсковым городом».
В его же предисловии в этом же № 3 к историческим сочинениям Миллера [421] о Малороссии поставляю долгом представить на особенное внимание Ваше за словами: «не было никогда и нигде обнародовано» следующее напечатанное: «А потому, благодаря просвещенному и радушному содействию начальника Московского главного архива министерства иностранных дел (в коем хранятся все портфели Миллера) его сиятельства кн. М. А. Оболенского, мы решаемся, мало по малу, издать эти посмертные произведения нашего неутомимого и умного историка, полагая, что всем, даже и не занимающимся исключительно историей, любопытно будет познакомиться с ним в совершенно новой для него области. Тем более это важно для самих малороссиян и их историков. Видно по всему, что судьбы современной Миллеру Малороссии сильно занимали его, и его исключительный ум не мог не углубиться в прошедшее и настоящее положение оной». Тут следует описание портфелей, а предисловие Бодянский заключил следующими словами: «Читайте и судите».
Прочтя это, нельзя и не посудить, но не мне, а высшему, Вашему суду, предлежит решить следующее суждение: следовало ли эти статьи, в архиве хранящиеся, печатать для всех? Особенно о казаках и Малороссии? Многие здесь касательно этих статей говорят, что лучше бы их не оглашать, ибо и общество называется: «Истории и древностей российских», а не малороссийских [422]. Если не должно, но хотя бы и можно было вверять эти факты, за что же благодарить хранителя архива? Не лучше ли воздать уважение самому архиву? Но благодарить начальника архива, не дает ли это мысли, что благодарят за особое снисхождение, без коего трудно было бы достать факты, и потому, перешагнув через г-на Бодянского, невольно остановишься взглянуть на лицо начальника Московского главного архива министерства иностранных дел кн. Михаила Андреевича Оболенского [423].
Почтительнейше повторю, что Вам только предлежит решить, имеет ли он дозволение вверять другим хранимое в главном архиве [424]? Если этого дозволения и права ему не дано, то как же это делается? Неужели для того, чтобы об нем (т. е. кн. Оболенском) печатали? В Москве его знают как сына умершего игрока кн. Андрея Михайловича Оболенского, потом в пажеском мундире, как шалуна, потом в гвардейском мундире, кажется, Финляндского полка, как шалуна же и неутомимого болтуна, каков он и теперь, потом он женился на богатой купчихе Мазуриной, кажется, дочери умершего головы, и взял в приданое миллион.
Потом точно всех в Москве поразил удивлением, вдруг явясь начальником этого важного архива и получил уже и чин статского советника и звание камергера, тогда как это место требует не трудов, но того, что трудно для кн. Оболенского: скромности. Натурально ему хотелось чем-нибудь себя выказать, и он выказывает через чужие труды, выказывая, может быть, судя по этому предисловию Бодянского, то, что должно быть не показываемым из архива, а еще менее быть напечатанным. Без сомнения, этот кн. Оболенский ищет этим похвал от ученых, не имея дурной цели, но по легкомыслию, которое в этой должности не от него, но от других, пользующихся им, вредно. Есть у ученых слух, но не знаю, справедливый ли, будто этот кн. Оболенский сообщал факты даже австрийскому славянину Шафарику и поляку Мацеевскому и будто об этом есть в их сочинениях за сие благодарные к нему отзывы [425].
Много также было продолжительных об нем толков, когда он женился на купчихе Мазуриной: будто приезжала из Польши прежняя его жена с четырьмя детьми, но что покойный кн. Дмитрий Владимирович Голицын помирил их на сорока тысячах, однако же говорили и то, что была представлена в Московский цензурный комитет (где и теперь должна храниться как непропущенная) чья-то повесть: «Двоеженец», в коей на кн. Оболенского явный намек, ибо герой повести назван кн. Ленским (т. е. Оболенской), а другое лицо Лазуриным (т. е. купец Мазурин). Еще был слух, что будто свояк его по Мазуриной, Макаров, подавал какой-то на кн. Оболенского донос, что он непрямым путем получил это место и будто это даже встревожило гр. Нессельроде, который будто поручал Поленову тогда ехать в Москву и об этом разведать, но что все это замолкло.
Наконец, слух доносит для уха, а еще более неприятное для благопристойности, следующее: кн. Оболенский в одной из статей, которые ему пишет кто-то, и некогда напечатанной у Погодина о местечке или воеводстве «Куяве» (в Польше) производит оттуда название «Киев»; поэтому его и прозвали (что доказывает презрительное к нему распоряжение) кн. Куявским, а некоторые уже в произношении и литеру гадко изменили. Этот архив, по суждению всех благонамеренных, возникшему, когда определился кн. Оболенский, должен быть вверен человеку заслуженному, степенному, известному учеными трудами, своими историческими сведениями, привязанному твердыми, старыми правилами к своей должности, требует не нового человека и не мальчика для Москвы, но человека, знающего Москву. Им заведывал прежде покойный тайный советник Бантыш Каменский, потом сенатор Малиновский [426], хотя он был сын протоиерея и плохо знал языки, а сохранял архив крепко.
Как всякая мысль верноподданного душою или относится, или заимствуется от мысли об отце отечества, то, принимая в соображение, что в прошедший приезд государя императора в Москву, высочайше повелено было сопровождать и объяснять их высочествам великим князьям Николаю Николаевичу и Михаилу Николаевичу здешние достопамятности г-ну Снегиреву, о коем я на днях писал к Вам записку, и как Вы милостиво дозволяете всякую мысль Вам сообщать, то мне думается, что по его благонамеренным ученым историческим трудам он способен был бы занять это место [427]; а если хотя часть слухов об кн. Оболенском справедлива и если он от начальства не имел права или дозволения сообщать статьи к-ну Бодянскому, то без произведения особенного в публике говора он может быть отстранен от начальства этим архивом весьма деликатно, под видом предложения ему какого-либо поручения по дипломатической части, и он, вероятно, как не совсем способный, а как обеспеченный состоянием, может быть, перейдет в другое московское ведомство. Архив этот, как я уже усерднейше доложил, по общему суждению, должен быть вверен более степенному и не пустому человеку для сохранения его от пустоты в смысле тайного хранения.
Один из членов этого Исторического общества, мне по приязни, говорил, что оно давно отклонилось от цели учреждения своего, я с ним нарочно спорил, что этого не видно, и он обещал мне показать сделанные им замечания. Нельзя бы не подивиться, когда тут президентом гр. Строганов, но здесь ему уже во всем перестали удивляться, видя в нем смесь всего; все убеждены, что характер – бесхарактерность. Что вчера хвалил, сегодня порицает, что вчера порицал, сегодня хвалит; кого ласкал, того гонит, и наоборот. Потом надменен, хвастлив, любит показать себя умом выше всего. Здесь удивляются давнишнему слуху, будто он имеет особые важные секретные наблюдения, но он мало имеет приверженных к себе, а потому и благонамеренных верных сообщений. Без сомнения, выдумали, но это довольно замысловато, чтобы не доложить Вам, будто один из цензоров чьи-то стихи, в коих сказано, что нынешние московские бары не хлебосольны и не делают добра, как старинные, не пропустил, выражаясь: «Это невозможно пропустить, это личность на нашего попечителя».
Нельзя не согласиться, что Голохвастов, помощник его, несравненно более приносит пользы, этот душою русской, твердый в православии и несравненно основательнее и в речах, и в поступках. Не может не послужить ему в похвалу от опыта то, что он был некогда в губернском правлении советником вместе с Данзасом [428], Зубковым (о которых все удивляются, что они после возвысились до звания обер-прокуроров) и с Колошиным [429], но не был даже спрашиван (кажется, в 1825 или 26 гг.) ни в чем, тогда как те были вытребованы (о чем тогда здесь так гласно говорили) в С.-Петербург; а также и то, что Голохвастов много путешествовал по чужим краям, но сохранил в себе всю сущность чисто русскую.
Позвольте надеяться, что за присоединение к докладам иногда и моих мнений я не навлеку на себя Вашего гнева и что Вы не сочтете это какою-либо дерзновенностью, но примите всегда их, как усердную искренность неограниченного усердия, хотя бы они оказались несообразными с теми обстоятельствами, которые не могут для меня так быть ясны, как Вашему высшему взгляду.
4 июня 1847, № 22, Москва.
Резолюція Л. В. Дубельта: Переговорить.
Ч. XVIII, арк. 62 – 69. Оригінал.
Примітки
421. Міллер Георг Фрідріх (1705 – 1783) – історик і археограф, член Петербурзької академії наук, активний прихильник норманістів, написав чимало творів з історії Росії («Описание Сибирского царства», «О летописце Несторе» та інші), України («Известие о запорожских казаках»).
422. Текст від слів «Теперь он слывет» до слів «не малороссийских» підкреслено вертикальною лінією.
423. На полі підзаголовок «О кн. Оболенском».
424. Текст від слів «Вам только» і до слів «главном архиве» підкреслено вертикальною лінією.
425. Текст від слів «Есть у ученых» і до слів «к нему отзывы» підкреслено вертикальною лінією.
426. Малиновський Олексій Федорович (1762 – 1840) – історик, сенатор, директор Московського архіву колегії закордонних справ, член-редактор по друкуванню державних грамот і договорів, член Академії наук, голова Товариства історії і старожитностей російських.
427. Текст від слів «принимая в соображение» і до слів «это место» підкреслено вертикальною лінією.
428. Данзас Костянтин Карлович (1800 – 1870) – приятель О. С. Пушкіна і його секундант на дуелі, московський обер-прокурор, брав участь в російсько-іранській (1826 – 1828) і російсько-турецькій (1828 – 1829) війнах, у війні на Кавказі.
429. Колошин Сергій Павлович (1822 – 1869) – російський письменник, гуморист, друкував твори в журналі «Москвитянин» і «Пантеон», видавав журнал «Зритель» (1862 – 1863).
Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 3, с. 303 – 305.