№ 90 1846 р. лютого 5. – Лист М. I. Гулака до О. В. Марковича про зв’язки з М. І. Костомаровим, В. M. Білозерським, В. П. Тарновським

Киев, 5 февраля [18]46

Любезнейший Афанасий Васильевич!

В надежде, что письмо мое застанет Вас в веселом, снисходительном расположении духа, в минуту такого душевного настроения, когда мы готовы простить и злейшему врагу, пишу вам эти строки. Повинной головы не бьют, говорит, кажется, пословица. Я сильно напираю на этот авторитет, вы с такою любовью занимались этим предметом, что я не хочу искать лучшего заступника. С тех пор как вы оставили Киев, многое успело перемениться и измениться, на другой день после вашего выезда приехал Никол[ай] Иванович Костомаров, но в самом бедственном положении, несколько дней он мучился сильным воспалением в горле, не имея квартиры и не будучи в состоянии приискать себе более удобной, Ник[олай] Иванович переселился на время в дом Грушецкой, и мы стали соседями в продолжении почти целого месяца, вы можете себе вообразить, как я благословлял судьбу свою, может быть, радость моя в этом случае была даже слишком эгоистическая, как бы то ни было я опять один, чувство одиночества овладело мною.

Праздники прошли для меня незаметно, не оставив после себя никаких особенных воспоминаний, зато 46 год, несмотря на то, что сильный ревматизм две недели сряду продержал меня в комнате, доставил мне уже много прекрасных впечатлений: папенька приехал во время контрактов и прожил у меня целую неделю, 12 янв[аря] возвратился и Василий Михайлович, много вечеров провели мы вместе, не стану даже и не в состоянии передать Вам все прекрасное, что душа уносила из его светлых бесед, чем глубже я проникаю в тайники этой дивной души, тем беспредельнее мое благоговение.

У Василия Мих[айловича] застал я опять Тарновского [117] и опять имел счастие слушать превосходную его статью о крестьянстве в Малороссии, постепенный переход из вольного состояния в безусловное рабство, прежние патриархальные отношения помещиков и подданных и ужасающие картины современного изуверства – все это изображено с такою верностью, согрето таким теплым чувством, перемешано с взглядами столь светлыми, что и строгий критик останется в восхищении от этого очерка [118]. В разговорах Тарновский не мог не коснуться и нашей литературы, где, между прочим, утверждал, что наша литература уже перешла период эпического развития, если нет у нас Гомера, то наши думы и песни исторические – истинно гомерические рапсодии; естественное, постепенное развитие языка требует теперь, чтобы поэзия перешла в прозу, дума – в исторический рассказ, мы имели Гомеридов, теперь пусть явится у нас Геродот.

Ник[олай] Иванович [119] совершенно согласился с этими мыслями, он даже обещался непременно написать историю на малороссийском наречии, языком не простонародным, но самым изящным и притом простым, а поэтому и народным, словом, это должно быть сочинение, которым будет гордиться не только наша литература, но займет почетное место между лучшими произведениями человеческого ума самых образованных народов. Тогда-то откроется широкое поприще для нашей словесности, язык выработается до такой степени, что не только отечественная и всемирная история, но даже и точные науки будут излагаться на этом языке, разумеется, это последний, крайний период развития, когда он настанет – не знаем, но стремясь постоянно к этой цели дружными усилиями, невозможное станет возможным. По этой теории драма явилася у нас поздно, и вот, может быть, почему сделаны доселе попытки, чтобы создать малороссийскую драму, не увенчались должным успехом.

Не знаю, будете ли вы вполне согласны с этим воззрением, я вам передал только главную идею, сущность, что касается до меня, то я не могу не признать совершенную справедливость этой теории. Прошлая неделя оставила во мне не менее светлые воспоминания: совершенно неожиданным образом познакомился я с братом Вашим Василием Васильевичем, брат Ваш так спешил, что мы не более трех часов провели вместе, мы искали фортепиано, но, к сожалению, безуспешно, я осведомлялся впоследствии у того же мастера, но он не соглашался сбавить что-нибудь с прежней цены, а знатоки музыки, к которым я обращался, находили и 600 руб. слишком дорогой ценой, поэтому я не могу советовать Василию Васильевичу купить этот инструмент, но если брат Ваш желает непременно обзавестись фортепианом, пусть он снабдит Вас достаточным уполномочием, и мы вдвоем непременно отыщем в Киеве хороший инструмент.

Как бы ни было коротко время, проведенное нами вместе, но личность брата Вашего отпечатлелась во мне резкими чертами, нельзя не заметить разительного фамильного сходства между Вами и Василием Васильевичем: то же благородство, прямодушие характера, та же открытость, веселость и, наконец, неподражаемый юмор, может быть, Вы более идеальны, не так богаты опытом и знанием людей, но простите мне, если я вдался в этот, может быть неуместный, анализ Ваших характеров. Я так мало знаю людей, а стремление к приобретению опытности и познанию человеческого сердца так сильно во мне. что каждый новый характер, который я усвою себе или разгадаю, истинная находка для меня. Рассказы Вашего брата оставили во мне глубокое впечатление, прошу засвидетельствовать Василию Васильевичу чувства глубокого уважения, с которыми образ его неразрывно связан в душе моей.

Простите, любезнейший Афан[асий] Васильевич, многое, многое не успел я Вам передать. Крепите здоровье Ваше и не приезжайте, если не чувствуете себя в силах перенесть дороги, этого вправе от Вас требовать родные Ваши, друзья, да и родина, которая полагает на Вас столько надежд.

Н. Гулак

Ч. XI, арк. 7 – 8. Автограф.

Опубл.: Киевская старина. – 1906. – № 2. – С. 141 – 143; За сто літ. – Кн. 1. – К., 1927. – С. 36 – 38.

Примітки

117. Тарновський Василь Петрович виходець з дворян Полтавщини, попечитель Прилуцького повітового училища і автор праць, де висвітлювався селянський побут. Виступав з критикою кріпацтва.

118. Текст від слів «душа уносила» до слів «от этого очерка» підкреслено вертикальною лінією.

119. Костомаров. – Прим. док.

Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 3, с. 86 – 87.