№ 75 1847 р. травня 30. – Відношення О. Ф. Орлова до С. С. Уварова про діяльність Кирило-Мефодіївського товариства і вирок його членам

Секретно

Его сиятельству гр. С. С. Уварову

30 мая 1847 г., № 897

Милостивый государь гр. Сергей Семенович!

По производству исследования об Украйно-славянском обществе, составлявшемся в Киеве, обнаружено следующее.

Общество это существовало в исходе 1845 и начале 1846 г. между тремя лицами: коллежским секретарем Гулаком, кандидатом Белозерским и адъюнктом-профессором Киевского университета Костомаровым. По предложению последнего из них общество это называлось Славянским обществом св. Кирилла и Мефодия, а знаком приняты были кольца или образа во имя сих святых.

Цель общества состояла в присоединении к России иноземных славянских племен с тем, чтобы они были устроены на том основании, на каком состоит Царство Польское. Средствами для этого украйно-славянисты полагали воодушевление славянских племен к уважению собственной их народности, изгнание из нравов их всего иноземного, уничтожение вражды и водворение согласия между ними, склонение их к исповеданию одной православной веры и заведение училищ и издание книг для простого народа

Вскоре учредители общества сами увидели, что теоретические предположення их несообразные практическим ходом дел и в половине 1846 г перестали называть круг свой обществом, положив заниматься изучением истории и языков славянских как наукою, без всякой политической цели.

Хотя ввиду имеется донесение, что украйно-славянисты, особенно Гулак предавались и революционным идеям, но Белозерский, Костомаров, а после и Гулак, решительно отвергли это обвинение, доказывая, что даже в мыслях их никогда не было ни народных потрясений, ни преобразования законных властей в России и тем менее каких-либо вооруженных действий.

Кроме того, у некоторых из участников Украйно-славянского общества находились: устав общества, составленный Белозерским по примеру уставов учено-литературных обществ, существующих у чехов, лужичан и сербов, рукопись преступнейшего содержания, служащая истолкованием тому же уставу и сочиненная тем же Белозерским, другая рукопись «Закон божий», или «Поднестрянка», получившая ход от Костомарова, исполненная революционных и коммунистических правил, с возмутительными воззваниями к славянским племенам, также стихотворения Шевченки самого возмутительного и дерзкого содержания; но украйно-славянисты утверждают, что эти рукописи никогда не были основанием или правилами бывшего их общества.

Костомаров издал еще под псевдонимом Иеремии Галки две книги: «Украинские баллады» 1839 г., и «Ветка» 1840 г., обращающие на себя внимание мыслями о прежних набегах казаков и гетманщине, а Гулак увеличил вину свою необыкновенно упорным запирательством, продолжавшимся два месяца, и только после очных ставок, когда увидел, что дело уже открыто, принес сознание.

Еще к Украйно-славянскому обществу приближались, хотя не участвовали в оном, действительный студент Навроцкий и студенты Киевского университета Андрузский и Посяда.

Навроцкий – родственник Гулаку и в продолжении года жил с ним на одной квартире, а потому не мог не знать о предположениях украйно-славянистов, но он не сознался не только в этом, даже в чтении рукописи «Закон божий» и возмутительных стихотворений Шевченки, тогда как в последнем был уличен на очной ставке. Поэтому вина Навроцкого важна не по сближениям его с украйно-славянистами, а по упорству в запирательстве, которое он как бы перенял от родственника своего Гулака.

Андрузский, имеющий от роду 19 лет, сочинял стихи возмутительного содержания о государственном преобразовании в России, доходя в последних до мысли об учреждении республики; при производстве же следствия делал неосновательные показания, увеличивая вину некоторых или называя членами общества лиц, вовсе не принадлежавших к оному, но после очных ставок признал неправильность первого показания и с искреннейшим раскаянием испрашивал прощения; он еще обнаружил себя пламенным украинофилом и даже в последнем объяснении своем упомянул, что никогда не отступится ни от малороссийского языка, ни от любви к Украине.

Посяда в составляемых им записках и проектах просьб, содержания которых, впрочем, он не распространял, выражал плач о бедственном будто бы положении Малороссии и в грубых словах описывал обращение недостойных помещиков с крестьянами.

Наконец, двое – художник Шевченко и бывший учитель 9-го класса Кулиш, – хотя вовсе не участвовали в Украйно-славянском обществе, но были в коротких связях с учредителями общества и виновны по отдельным своим собственным действиям.

Шевченко сочинял стихи на малороссийском языке самого возмутительного содержания. В них он то выражал плач о мнимом порабощении и бедствиях Украины, то возглашал о славе гетманского правления и прежней вольнице казачества, то с невероятною дерзостью изливал клеветы и желчь на особ, к которым обязан питать благоговейное уважение, часть стихотворений его под названием «Кобзарь» напечатано в 1840 г.

Кулиш в изданных им сочинениях «Повесть об украинском народе» 1846. «Украйна» 1843 и «Михайло Чарнышенко» 1843 г. с восторгом описывал дух прежнего казачества, наезды гайдамаков изображал в виде рыцарства, представлял историю этого народа едва ли не знаменитее всех историй, славу его называл всемирною, приводил песни украинские, в которых выражается любовь к вольности, намекал, что этот дух не простыл и доселе таится в малороссиянах, описывал распоряжения императора Петра I и преемников его в виде угнетений и подавления прав народных.

Сочинения Кулиша могли столько же поселять в малороссиянах мысли о возможности существовать отдельно, сколько стихотворения Шевченки, и тем более производит вреда, что одно из них издано «Для детей старшего возраста». Разница между этими двумя писателями та, что Кулиш, увлекаясь любовью к родине, не предполагал, чтобы мнения его могли быть приняты в дурном смысле, и когда указали ему на двусмысленные места, он с ужасом увидел, что мысли его действительно могли сделаться причиною беспорядков.

Вообще вред от всех украйно-славянистов мог происходить хотя медленный, но тем более опасный, что они, быв при воспитании юношества, имели случай посеевать в возрастающем поколении испорченность и приготовлять будущие неустройства.

Государь император по всеподданейшему докладу об этом высочайше повелеть соизволил:

1. Гулака, как главного руководителя Украйно-славянского общества, весьма долго запиравшегося, а еще более, как человека, способного на всякое вредное для правительства предприятие, заключить в крепость в отдаленную губернию под строжайший надзор.

2. Костомарова, хотя впоследствии сознавшегося в своих преступлениях, но виновного особенно потому, что он был старше всех по летам, а по званию профессора обязан был отвращать молодых людей от дурного направления, заключить в крепость на один год и после того отправить в Вятку на службу, но никак не по ученой части, с учреждением за ним строжайшего надзора.

3. Белозерский за откровенность и в уважение того, что он при искреннейшем раскаянии дал точное и положительное сведение об Украйно-славянском обществе определить на службу в Олонецкую губ., не лишая его преимуществ прежде приобретенных, но не по ученой части и с учреждением за ним надзора.

4. Шевченку определить рядовым в Отдельный Оренбургский корпус с правом выслуги под строжайший надзор, с запрещением писать и рисовать, дабы от него ни под каким видом не могло выходить возмутительных и пасквильных сочинений [101].

5. Кулиша, воспретив ему писать [102], заключить в крепость на четыре месяца и потом отправить на службу в Вологду никак не по ученой части, с учреждением за ним строжайшего надзора и с тем, чтобы он не был увольняем ни в Малороссию, ни за границу.

6. Андрузского, в уважение того, что слишком молод летами и душою и искренно повинился в своих преступлениях, отправить для окончания курса наук в Казанский университет и потом определить на службу в одну из великороссийских губерний с учреждением за ним и во время учения и на службе строгого надзора, а также не увольнять в Малороссию.

7. Навроцкого отправить в Вятку, выдержать его там шесть месяцев в тюремном замке и после того определить на службу в одном из уездных городов Вятской губ., по назначению губернатора, с учреждением над ним, Навроцким строгого надзора.

8. Посяде вменить в наказание содержание под арестом и отправить в Казанский университет для окончания курса наук, а потом определить на службу в одну из великороссийских губерний.

9. Белозерскому, Навроцкому, Андрузскому и Посяде выдать по 200 руб. сер[ебром] каждому на обмундирование и первоначальное обзаведение.

10. Матери Костомарова и жене Кулиша во все время содержания в крепости сына первой и мужа последней до освобождения их выдавать жалование, какое получали Костомаров и Кулиш, а жене коллежского асессора Мазуровой, которая прибыла в С.-Петербург с дочерью своею, невестою Костомарова, выдать 300 руб. серебром в пособие на возвратный путь в Киев.

11. Напечатанные сочинения Шевченки «Кобзарь», Кулиша «Повесть об украинском народе», «Украина» и «Михайло Чарнышенко», Костомарова «Украинские баллады» и «Ветка» запретить и изъять, из продажи.

12. Цензорам, дозволившим печатать упомянутые сочинения, сделать строгий выговор с тем, чтобы это не лишало их никаких прав, службою приобретенных, как людей, отлично аттестованных и сделавших ошибку более по неосмотрительности, нежели по умышлению и от министерства народного просвещения предписать вообще цензорам обращать на труды литераторов более строгое внимание [103].

13. Генерал-адъюнктам Бибикову и Кокошкину сообщить, чтобы они наблюдали во вверенных им губерниях, не остались ли в обращении стихотворения Шевченки, рукопись «Закон божий» и другие возмутительные сочинения, так же не питаются ли мысли о прежней вольнице, гетманщине и о правах на отдельное существование, чтобы обращали внимание на тех, которые особенно занимаются малороссийскими древностями, историею и литературою, и старались бы прекращать в этой области наук всякое злоупотребление, но самым независимым и осторожным образом, без явных преследований, сколь возможно не раздражая уроженцев Малороссии.

О таковой монаршей воле сообщая вашему сиятельству для зависящего с вашей стороны распоряжения по предметам исключения из службы по учебному ведомству Гулака (если он уже определен к С.-Петербургскому университету), Костомарова и Кулиша, относительно надзора за Андрузским и Посядой, уже отправленным в Казань, равно по 11 и 12-му пунктам решения, и присовокупляя, что к исполнению этого решения по прочим предметам мною уже сделано распоряжение, имею честь покорнейше просить вас, м[илостивый] г[осударь], не изволите ли удостоить меня уведомлением, сколько именно получали жалования Костомаров и Кулиш, дабы я мог распорядиться выдачею этого жалования их матери первого и жене последнего. Примите уверение в совершенном моем почт[ении] и проч[ее] [104].

Подписал гр. Орлов

Верно: кол[лежский] сов[етник] Константинов

Ч. I, арк. 189 – 200. Відпуск.

Примітки

101. Див. також т. 2, док. № 314.

102. Там же, док. № 131, 213, 218, 219.

103. Этот пункт в отношении к министру внутренних дел опущен. – Прим. док.

104. Того ж числа О. Ф. Орлов підписав аналогічне відношення за № 896 на ім’я Перовского Льва Олексійовича (1792 – 1856) – міністра внутрішніх справ (1841 – 1852), але зі зміною закінчення:

«О таковой монаршей воле уведомляя ваше высокопревосходительство, долгом считаю присовокупить, что мною уже сделаны распоряжения к заключению Гулака, Костомарова и Кулиша в крепость, относительно Белозерского и Навроцкого, отправленных: первый – в Петрозаводск, а второй – в Вятку, сообщено и олонецкому и вятскому губернатору с тем, чтобы Навроцкий в Вятке был выдержан шесть месяцев в тюремном замке и потом выслан на службу в один из уездных городов, а по прочим предметам сообщаю гг. министрам военному, финансов и народного просвещения, а также генерал-адъютантам Бибикову и Кокошкину. Примите увер[ения] и пр. Подписал гр. Орлов. Верно: к[оллежский] сов[етник] Константинов». Ч. I, арк. 200. Відпуск.

Подається за виданням: Кирило-Мефодіївське товариство. – К.: Наукова думка, 1990 р., т. 1, с. 74 – 77.