Начальная страница

Тарас Шевченко

Энциклопедия жизни и творчества

?

1

Тарас Шевченко

Варіанти тексту

Опис варіантів

Всему просвещенному миру известно и переизвестно, что понедельник – день критический, или просто тяжелый день, и что в понедельник всякий более или менее образованный человек не предпримет ничего важного: он лучше пролежит целый день; хотя бы там, как говорится, само дело просилось в руки, он перстом не пошевелит. Да и в самом деле, если хорошенько рассудить, если мы из-за презренного серебреника пору[гаем?] наругаемся над священными преданиями старины, что же тогда из нас будет? А выйдет какой-нибудь француз или, чего Боже сохрани, куцый немец, а о типе, или, так сказать, о физиономии и помину физиономии национальной, и помину не будет. А по-моему, нация без своей собственной, ей только принадлежащей, характеризующей черты похожа просто на кисель, и самый безвкусный кисель.

Но, увы! не так думают прочие. Например, наше военное сословие далеко отстало от современников на пути просвещения. Они, например, не веруют вовсе в понедельник и легкомысленно называют этот священный завет отцов и дедов дедов наших бабьими бреднями. Боже мой! Боже, вот до чего мы дожили. А попросил бы я это усатое сословие заглянуть, например, хоть бы в «Письмовник» знаменитого Курганова. Там именно сказано, что еще древние халдейские маги и звездочеты, а за ними и последователи учения Зороастрова неукосненно веровали в критичность понедельника. Так вот поди толкуй ты с беспардонною военщиною. Военный, вполне военный человек, он лучше загнет лишний угол или возьмет лишнюю возьмет у жида лишнюю бутылку самодельного рому, так называемого клоповика, чем [захочет] выписать мудрую книгу какую-нибудь, хоть, например, «Ключ к таинствам природы» Эккартсгаузена с прекрасными рисунками знаменитого нашего Егорова. Так где тебе! И слушать не хотят.

Я все это речь веду к тому, терпеливый читатель, что, поругавши освященные многими и премногими годами верования предков наших, именно в понедельник, рано утром, из уездного города П. и губернии тоже П. выступил в поход не то гусарский, не то уланский полк, не помню хорошенько; помню только, что сбор в трубу трубили, поэтому и надо думать, что полк полк был кавалерийский, а если б был пехотный, то сбор били бы в барабан.

Входит и выходит из села или городка полк – это два великие события, а особенно, если полк, чего Боже сохрани, простоит на квартирах хоть несколько дней; тогда выход его сопровождается слезами и очень часто самыми искренними слезами. Я это говорю только в отношении прекрасного пола. А насчет мужей и женихов я не говорю ни слова. И ни слова также не скажу о выходе реченного реченного кавалерийского полка из реченного города Переяслава, разве только, что многие мирные гражданки провожали полк, хотя погода не совсем благоприятствовала, по[тому] что шел дождь шел затяжной дождь, или, как назвал его покойный Гребенка, ехидный, т. е. ехидный, сиречь мелкий и продолжительный. Но, несмот[ря] Но, невзирая на этот ехидный дождь, многие из гражданок провожали усачей своих до села N., другие – до местечка Борисполя, а остальные, и самые бескорыстные, провожали даже до пределов киевских, то есть до переправы на Днепре. А когда полк благополучно переправился, то и они, поплакавши немного, тоже переправились через Днепр и разбрелися по великому городу Киеву и скрыли свои преступления и стыд в глухих притонах всякого разврата.

Таковы результаты продолжительной стоянки самого благовоспитанного полка.

В тот же понедельник, поздно вечером, возвращалась вечером, молодая женщина возвращалась в город Переяслав по Киевской дороге и, не доходя до города версты четыре, как раз против Требратних могил, свернула с дороги и скрылася в зеленом жите. Перед рассветом уже она вышла из жита на дорогу, неся на руках что-то завернутое в серую свитку. Пройдя немного по большой дороге, она остановилась у поворота, остановилась и, подумавши немного, кивнула выразительно головою, как бы решаясь на что-то важное, пошла быстро по маленькой, поросшей спорышем дорожке, ведущей к хутору старого есаула сотника Сокиры.

На другой день, поутру рано, т. е. во вторник, вышла вышла пани Прасковья Тарасовна Сокириха покормить собственноручно всякую живность, как-то: цесарок, гусей, курей и т. д., а голубей будет довольствовать уже сам пан сотник Никифор Федорович Сокира. Представьте же ее ужас, когда она, выходя на ганок, т. е. на крыльцо, из покоев, увидела около ганку серую свитку, шевелящуюся, как будто бы живую. И в испуге ей показалося, что свитка будто бы плачет, как дитя. Долго она смотрела на серую свитку и свитку, слушала, как она плачет, и сама не знала, что делать. Наконец, решилась пригласить Никифора Федоровича.

Никифор Федорович вышел, что называется, неглиже. Однако все-таки в широких китайчатых красных шароварах.

– Посмотри, посмотри, мой голубе, что это у нас делается, – говорит испуганная Прасковья Тарасовна.

– Что же тут у нас делается? Я ничего не вижу, – говорит Никифор Федорович.

– А свитка, разве не видишь?

– Вижу свитку.

– А разве не видишь, что она шевелится, как будто живая?

– Вижу. Так что ж, пускай себе шевелится, Бог с нею.

– Каменный ты человек. Разве не надо посмотреть, отчего она шевелится, а?

– Ну, так посмотри, коли тебе хочется.

– А тебе не хочется?

– Нет.

– Так вот же посмотри ты прежде, а потом и я посмотрю.

– Хорошо.

И с этим словом он подошел к свитке, развернул ее осторожно и – о ужас! Он не мог выговорить ни слова, только указал выразительно пальцем на развернутую свитку и стоял в этом положении с минуту, а очнувшися от изумления, вскрикнул: «Параско!» Старушка бросилась к нему и также в изумлении остановилась перед развернутой свиткой с поднятыми руками. Немного простояв в этом комитрагическом положении, она воскликнула:

– Святой великомучениче Иване Воине, что ты с нами делаешь?

И, обратясь к Никифору Федоровичу, сказала:

– Вот видишь, я недаром видела во сне двух маленьких телят. Я тебе говорила, что что-нибудь, а непременно да случится.

– Ну, благодарим Тебе, Господи наш милосердый, – проговорила она, крестясь и бережно подымая вместе со свиткой двух красненьких малюток, – наградил-таки Ты нас нас, Господи, на старости лет.

– Неси ж их, Парасковие, в дом наш, а я тым часом пошлю в город за Притулыхою, пускай она их по-своему в травах выкупа[ет] в травах искупает в травах искупает, да, может быть, и еще что нужно им сделать.

– Ах! и в самом деле! Посмотри, у их, сердечных, и пупки зеленою соломинкою перевязаны.

– Ну, так отнеси ж их! А я пошлю Клыма за Притулыхою, – сказал не совсем спокойно Никифор Федорович и пошел отдавать приказание.

Надо вам сказать, что эта старая добрая чета, проживши много лет в мире и благополучии, не имела ни единого детища, как говорится в сказке о Еруслане Лазаревиче: «Смолоду на потеху, под старость на помогу, а по смерти на вспомин души». Они, бедные, долго и усердно молились Богу и надеялись, наконец, и надеяться перестали. Они вже думали, сердечные, хоть бы чужое дитя воспитать за свое, так что же будешь делать? Хоть и есть бедные сироты, так добрые люди разбирают, а им не дают, потому что он пан они, видите, паны, а с паныча, говорят они, добра не будет. Еще прошлого весною ездил Никифор Федорович в местечко Березань, прослышавши, что там после бедной вдовы осталося двое сирот, мальчик и девочка, так что ж? И тех взял барышевский тытарь, человек вдовый и бездетный, а богач темный. Так и вернулся ни с чем домой Никифор Федорович. И вдруг великой своей благодатью Господь посетил их праведную и добродетельную старость.

Радостно, неизреченно радостно встретили они и проводили вторник. А в середу перед вечером приехал к ним искренний друг их, Карло Осипович Гарт, аптекарь таки аптекарь переяславский, и, по обыкновению, приложившись к руке Прасковьи Тарасовны и поздоровавшись с Никифором Федоровичем, понюхал из раковинной табакерки, которую прислал ему в знак памяти ему ему в знак памяти друг его и товарищ, тоже аптекарь в Аккермане тоже аптекарь в Аккермане или в Дубоссарах, Осип Карлович Шварц. Понюхал табаку и, садясь на ст[ул] скамейку перед ганком, сказал почти по-русски:

– У наш городе новость новость догоняет. Сегодня Андрея Ивановича приглашали свидетельствовать женское тело, случайно найденное в Альте, около вашего хутора, а вы, верно, ничего этого не знаете? – Сделавши такой вопрос, он снова открыл та[бакерку] раковинную табакерку и всунул воткнул в нее два пальца. Хозяева пе[реглянулись] значительно переглянулись между собою и молчали. А Карло Осипович продолжал:

– Да, когда я был еще студентом в Дорпате, там тоже тогда стояла кавалерия, а когда вышла из Дорпата, так тоже три или четыре трупа женских принесли из полиции к нам в анатомический театр. Полиции все равно, они не знают, что для нашей науки удобнее мужское тело, а женское не так удобно: много жиру, до мускула не доберешься.

– Вот что! – прервала его Прасковья Тарасовна. – У меня к вам просьба, Карло Осипович, чи не пожалуете вы к нам кумом? Нам Господь деточек даровал.

– Как так? – вскрикнул изумленный Карло Осипович.

– Так, просто, около ганку нашли вчера двух ангелов Божиих.

– Удивительно! – воскликнул снова Карло Осипович и опустил руку в карман за табакеркою.

– А я попрошу еще и Кулыну Ефремовну. Она тоже немка, вот вы и породнитесь.

– Нет, она совсем не немка, но это она только из Митавы. Но это ничего. Я очень, очень рад такому случаю.

Карл Осипович, обрадованный таким приятным предложением, не мог, по обыкновению, провести вечер с своими искренними друзьями, вскоре распрощался и уехал в город, чтобы известить Кулыну Ефремовну о предстоящем событии. Расставшися с Карлом Осиповичем, старики несколько времени смотрели друг на друга и молчали. Первая нарушила молчание Прасковья Тарасовна.

– Как ты думаешь, Никифоре, не отслужить ли нам в следующую субботу панихиду по утопленнице? Ведь она должна быть их настоящая мать.

– И я так думаю, что настоящая. Только нужно будет подождать до Клечальной субботы, а то Бог ее знает, быть может, она самоубийца, то как бы еще греха не наделать.

– Хорошо, подождем. Теперь уж недалеко Зеленое воскресенье. Да… посмотри, пожалуйста, какого завтра святого, как мы назовем своих детей, ведь они обое мальчики.

Никифор Федорович достал киевский «Каноник» и, вооружась очками, начал перелистывать книгу, ища июня месяца. Найдя месяц и число, п[ерекрестился?] он в восторге перекрестился и воскликнул:

– Парасковие! Завтра святых соловецких чудотворцев Зосима и Савватия!

– А нет ли еще других каких?

– Да зачем же тебе других еще? Ведь это святые заступники и покровители пчеловодства.

Он еще раз перекрестился, закрыл книгу и положил ее под образа. Нужно вам сказать, что Никифор Федорович был страстный пасичник, и вдобавок искусный пасичник. Поэтому Прасковья Тарасовна и не смела сказать, что имена были не совсем в ее вкусе.

Вскоре после этого старики молча повечеряли и, помоляся Богу, розошлися спать – Никифор Федорович в комору, а Прасковья Тарасовна к в свою светлицу, где, разумеется, были помещены и к[рошечные?] маленькие близнецы.

Таким-то важным для добрых стариков [событием] был ознаменован выход кавалерийского полка из города Переяслава.

Для краткости этой истории нет не нужно было б описывать со всеми подробностями ни хутора, ниже его мирных обитателей, тем более, что история сия м[ало] весьма мало, так сказать, мимоходом их касается. А настоящие Настоящие же мои герои вчера только увидели свет Божий. Так что же, спрашиваю вас, можно сказать интересного про них сегодня? А потому-то я, подумавши хорошенько, и решился описать и хутор, и его мирных обитателей для того токмо, чтобы терпеливый мой читатель или читательница могли ясно видеть, чем и кем были было окружено детство и отрочество моих будущих героев. Пословица справедливо гласит: «Каков из колыбельки, таков в могилку». А вот мы и увидим, в какой степени эта пословица справедлива. Еще говорят, что живые детские впечатления так живущи, что умирают только вместе с нами, и что воспитанием ничего не сделаешь из дитяти юноши, если его детство было окружено грубою декорацией и такими же актерами, и что детство, проведенное на лоне божественной природы и на лоне любящей прекрасной матери и христианина отца, – что такие прекрасные впечатления необоримой стеною станут вокруг человека и защитят его на дороге жизни от всех мерзостей коловратного света.

Посмотрим, в какой степени можно верить сей истине непреложной истине.

Чтобы избежать оригинальности, которою так любят щегольнуть во[злюбя] юные повествователи наших дней и которые, возлюбя всем сердцем и всем помышлением французские уродливые повествования, наперерыв подражают им и в простоте юного и уже отчасти растерзанного сердца верят, что они оригинальнее самого полубога А. Дюма (блаженны верующие, я же неверующий Фома), начну старыми словесы повествование мое тако.

Сначала опишу со тщанием место, т. [е.] пейзаж; потом опишу действующих лиц, их домашний быт, п[ривычки] характеры, привычки, недостатки и добродетели, а потом уже, по мере сил, приступлю к драме, т. е. к самому действию. Метода, или манера эта не новая, но зато хорошая манера. А хорошее, как говорят, не стареет, исключая хорошенькую кокетку, которая, увы! увядает преждевременно.

Начнем же так. На берегу правом берегу хотя и скудной, но знаменитой реки Альты расположен хутор старого сотника Сокиры, верстах в четырех от города Переяслава, словом, против того самого места, где бешеный честолюбец, окаянный Святополк, зарезал родного праведного брата своего Глеба, и на этом же месте, по сказанию Конисского, совершилась кро[вавая] кровавая, или Тарасова, ночь в 1547 году. Так против этого святого места расположен хутор сотника Сокиры, сам по себе не очень живописный, по причине опрятности, доведенной до педантизма. Но зато окрестности окупались чистым рюисдалевским пейзажем. Берега Альты устланы зеленым высоким камышом, так что самую реку и не видно, разве только против Сокириного хутора. Густые зеленые камыши разрезываются на широком пространстве группами широковетвистых верб и старых осокоров. На левом берегу Альты выглядывает из-за зеленых верб небольшая беленькая церковь, воздвигнутая иждивением христолюбивых граждан г. Переяслава над тем самым каменным столбом, который знаменовал место убиения невинного Глеба. За оградою церкви до самого города расстилается равнина, засеянная р[ожью?] житом и пшеницею и густо уставленная историческими могилами. И чем ближе к городу, тем могилы выше и гуще, так что городского валу издали совсем не видно и весь город кажется на могилах построен. Сам же город Переяслав, как и вообще города, издали кажется в тумане, но над городом из тумана выходила белая осьмиугольная башня, увенчанная готическим зеленым куполом с золотою главою. Это соборный храм прекрасной, грациозной, полурококо, полувизантийской архитектуры, воздвигнутый знаменитым анафемой Иваном Мазепою в 1690 году. Другая же темная деревянная башня с плоской осьмиугольной крышей полуотделяется от серенького фону. Это Успенская церковь, прославленная при[нятием] в 1654 году принятием присяги на верность московскому царю Алексею Михайловичу гетманом Зиновием Богданом Хмельницким со старшинами и <в[сех?] с депутатами всех сословий народа украинского.

Далеко за городом синеют высокие днепровские горы. Геральдический дуб дома Сокиры не восходит до баснословной вышины и насажден в темной дворянской дуброве дедом Никифора Федоровича Карпом Сокирою, голштинцем, возвратившимся из Петербурга после кончины императора Петра III не, по примеру прочих голштинцев, наг и гладен, а с порядочным мешком голландских червонцев, с чином гвардейского ротмистра и с правом потомственного дворянина. Возвратясь в свой родной Переяслав, он, [к] его великой радости, беспрепятственно женился на дочери тогдашнего полковника переяславского цыгана Иваненка и получил за женою в приданое хутор со всеми угодьями и несколькими сотнями [десятин] пахотной и луговой земли на берегах речки Альты.

Через год же или через два оставил свою молодую жену и годовалого сына, записался сотнико[м] портупей-майором в себулдинцы и ушел с полком за пределы Малороссии. Вскоре начали себулдинцев обращать в регулярные войска, чему немало сопроти влялся и майор Сокира, за что с прочими супротивниками и был казнен в четырех городах, на четырех площадях в один день. Право же дворянства было оставлено его малолетнему сыну. Так трагически кончил свою карьеру насадитель родословного дуба дома Сокиры Карпо Сокира, голштинец.

Юный Федор Сокира, оставшися единственным наследником прав и состояния отца и единственным сыном чадолюбивой матери, оказался порядочный мальчик, несмотря на заботливость нежной матери. Он изрядно выучился читать печать церковную и гражданскую, письму и благозвучному церковному пению, и всему этому выучил его добронравный соборный дьяк Степан Перепелыця, невзирая на все увещевания нежнейшей матери.

В то счастливое время, хотя дворяне и не находили надобности в просвещении или, лучше, и им не приказывали просвещаться, однако ж юный Федор бессознательно чувствовал благо просвещения и неотступно просил маменьку, чтобы она отвезла его в Киев и отдала учиться в бурсу.

После долгих настоятельных просьб сына маменька, наконец, решилась отвезти его в киевскую бурсу. Определивши его в бурсу, отдала под надзор тогдашнему инспектору акаде[мии] бурсы, или академии, отцу Дионисию Кушке, старцу суровому и богобоязненному; а отдала она его для того под надзор, чтобы дитя малое не выучилося иногда воровству и разбойничеству. На бурсацкой скамье или на Подольском базаре подружился он с знаменитыми впоследствии Иваном Левандою, Григорием Гречкою и тогда уже философом Григорием Сковородою, а больше ничем не ознаменовалась его бурсацкая жизнь. Учился он хорошо, а кончил тем, что [когда] однажды, приехавши славные запорожцы на подворье свое в Киев провожать товарища своего Ярмолу Кичку в Межигорский монастырь, устроили брату приличное прощание со светом, то есть закупили на Подоле горилку, разлили ее в ушаты и с цеховою музыкою пошли торжественно в Межигорье, потчуя встречного и поперечного братскою горилкою из мыхайлыка, а прощавшийся со светом брат знай себе танцует впереди музыкантов, – прельстился такою прекрасною картиною уже не совсем юный Федор Сокира и, не долго думавши, спрыгнул с высокой стены Братского монастыря (ворота для такого случаю <всегда были были заперты) и присоединился к запорожской братии. После этого происшествия след его оказался на Великом Запорожском Лугу, и в числе запорожских депутатов вместе с запо[рожцем?], вместе с Головатым, он является Екатерине Второ[й] Великой. Потом является на нецеремонном обеде у генерала Текелия. И, по уничтожении низового запорожского войска, возвращается благополучно в город Переяслав с чином капитана и правами потомственного гра[жданина] дворянина.

Отслуживши панихиду по своей матери, он зажил добрым селянином на своем родовом хуторе и в непродолжительном времени женился.

В это-то счастливое время возобновил он свое школьное знакомство с прото[иереем] соборным протоиереем Григорием Гречкою, а через него и с знаменитым уже витиею Иваном Левандою и уже с настоящим философом Григорием Сковородою. А между тем сын его первородный, Никифор, вырастал. А отец, заболтавшися с мистиком-философом, думал, думал, как бы просветить сына, да скоропостижно[?] да, не додумавши, взял да и умер. А юный сын, что называется, и остался в дураках.

Но благому Провидению угодно было заступить прекрасного и безродного юношу от мрака невежества, а быть может, и вынести из пучины разврата. И [оно] послало ему благочестивого и премудрого просветителя просветителя и заступника в лице отца Григория Гречки, протоиерея переяславского.


Примітки

«Письмовник» знаменитого Курганова. – Йдеться про книжку «Российская универсальная грамматика, или Всеобщее письмословие, предлагающее легчайший способ основательного учения русскому языку, с седмью присовокуплениями разных учебных и полезнозабавных вещей», вперше видану 1769 р. у Петербурзі російським просвітителем, професором астрономії, математики та навігації Морської академії Миколою Гавриловичем Кургановим (1725 або 1726–1796). Протягом 1777–1837 рр. збірник витримав одинадцять видань, був однією з найпопулярніших книг XVIII – початку XIX ст. Крім граматики, містив також поетичні твори, казки, приказки, анекдоти, окремі енциклопедичні відомості тощо. Пізніші видання, одне з яких, очевидно, було відоме Шевченкові, виходили під назвою «Письмовник, содержащий в себе науку российского языка со многим присовокуплением разного учебного и полезнозабавного вещесловия».

халдейские маги… – Халдеї – семітські племена, які наприкінці першої половини першого тисячоліття до н. є. заселяли узбережжя Перської затоки на південь від Вавилонії. Халдейськими магами у давнину називали жерців та ворожбитів вавилонського походження.

последователи учения Зороастрова… – Зороастр – грецька видозміна імені Заратуштри (між X і першою половиною VI ст. до н. е.), пророка та реформатора давньоіранської релігії, що набула назви зороастризму. Йому належить створення найдавнішої частини збірки священних текстів зороастризму «Авести».

загнет лишний угол… – термін, що вживається під час гри в карти. «Угол» – одна четверта ставки. Оголошуючи її, картяр загинав ріжок карти.

«Ключ к таинствам природы» Эккартсгаузена с прекрасными рисунками знаменитого нашего Егорова. – Еккартсгаузен Карл (1752–1803) – німецький письменник-містик. Точна назва згаданого твору «Ключ к таинствам натуры». У перекладі російською мовою виданий 1804 р.

Єгоров Олексій Єгорович (1776–1851) – російський художник і гравер. Був професором Петербурзької Академії мистецтв, коли до неї вступив Шевченко.

из уездного города П. и губернии тоже П… – Мова йде про Переяслав – повітове місто Полтавської губернії (тепер Переяслав-Хмельницький, районний центр Київської області), розташоване на берегах річок Трубежу й Альти. В описі Переяслава та його околиць відбилися враження поета, який вперше побував у цих місцях у серпні 1845 р., подорожуючи Україною за завданням Тимчасової комісії для розгляду давніх актів у Києві. Поет оглянув згадані у повісті історичні та архітектурні пам’ятки, описав їх в археологічних нотатках, а також змалював (малюнки «Михайлівська церква в Переяславі», «Вознесенський собор у Переяславі», «Церква Покрови в Переяславі», «Кам’яний хрест св. Бориса»).

шел затяжной дождь, или, как назвал его покойный Гребенка, ехидный… – Мається на увазі вислів одного з персонажів повісті Є. П. Гребінки (1812–1848) «Кулик»: «…дождик идет, такой, знаєте, ехидный, так всего и измочит, кажется и не большой, а пронзительный» [Утренняя заря, альманах на 1841 год, изданный В. Владиславлевым. – СПб., 1841. – С. 305]. За часів Шевченка повість «Кулик» була надрукована також у виданні: Романы, повести и рассказы Евгения Гребинки. – СПб., 1847. – Т. 4. – С. 51–122.

до местечка Борисполя… – Бориспіль – містечко Переяславського повіту Полтавської губернії (тепер районний центр Київської області). Шевченко кілька разів бував у Борисполі (1843–1847), згадував його у поемі «Сотник» (1849).

до переправы на Днепре. – Йдеться про пором, що ходив між правим і лівим берегами Дніпра в районі Києва до середини XIX ст. (до спорудження у 1858 р. Ланцюгового моста) і був єдиним засобом сполучення з містом. На дніпровській переправі 5 квітня 1847 р. Шевченка було заарештовано як учасника Кирило-Мефодіївського братства.

против Требратних могил… – Йдеться про три високі могили на околиці Переяслава. Шевченко оглядав їх влітку 1845 р., під час другої подорожі по Україні, описав в археологічних нотатках.

вышел, что называется, неглиже. – Негліже (франц.) – напіводягнений.

в широких китайчатых красных шароварах. – Китайка – первісно густа шовкова тканина, яку завозили з Китаю, потім – бавовняна тканина, переважно червона, яку виробляли в Росії.

Святой великомучениче Иване Воине… – Іван Воїн – християнський святий. За легендою, був воїном імператора Юліана Відступника (III ст. н. е.). За його велінням мав переслідувати християн, але став їх прихильником, за що зазнав гоніння від імператора. Вважається покровителем бідних і стражденних.

как говорится в сказке о Еруслане Лазаревиче. – Неточна цитата з видання: Сказка о славном и сильном витязе Еруслане Лазаревиче, о храбрости его и невообразимой красоте царевны Анастасии Вахрамеевны. – СПб., 1825. – С. 5.

в местечко Березань… – Березань – містечко Переяславського повіту Полтавської губернії (тепер селище міського типу Баришівського району Київської області). Шевченко був у Березані в жовтні 1843 р., написав тут вірш «Розрита могила».

И тех взял барышевский тытарь… – Баришівка – містечко Переяславського повіту Полтавської губернії (тепер районний центр Київської області). Шевченко відвідав Баришівку до заслання. Згадка про цю поїздку є в повісті «Прогулка с удовольствием и не без морали».

Титар – церковний староста.

Ак-Керман – фортеця на Дністровському лимані (тепер Білгород-Дністровський, районний центр Одеської області).

Дубоссари – місто на Дністрі (районний центр Молдови).

Альта – притока річки Трубіж, на якій стоїть Переяслав.

Дорпат (Дерпт) – німецька назва естонського міста Тарту, заснованого в XI ст. Ярославом Мудрим і названого ним Юр’єв.

Митава – тепер Єлгава, місто в Латвії.

подождать до Клепальной субботы… – Клечальна субота – переддень Клечальної (Зеленої) неділі, якою починається релігійне свято на честь Трійці. Відзначається на п’ятдесятий день після Великодня. Згідно з святковим обрядом, житла і двори на Трійцю прикрашають клечанням – зеленим гіллям, травою тощо. За народним повір’ям, Клечальна субота – єдиний день, у який можна поминати самогубців.

«Каноник» – богослужбова книга православної церкви, що містить вибрані канони, акафісти та молитви. У деяких виданнях уміщувалися також «святці» – календар із зазначенням імен святих, пам’ять яких відзначалася в той або інший день.

Завтра святых соловецких чудотворцев Зосима и Савватия! – День перенесення мощей християнських святих Зосима і Саватія православна церква відзначає 8 серпня за ст. ст.

верят, что они оригинальнее самого полубога А. Дюма… – Дюма Александр (Дюма-батько; 1802–1870) – французький письменник, автор популярних романів, п’єс. У щоденнику Шевченко згадав його роман «Учитель фехтування» (запис від 6 листопада 1857 р.). У повісті іронічний підтекст в оцінці А. Дюма пов’язаний з протиставленням псевдоромантичних, поверхово-наслідувальних творів, що набули поширення у Росії в кінці 40 – середині 50-х років XIX ст., глибинному психологізмові й спостережливому побутопису творів М. Гоголя, «истинного ведателя сердца человеческого» (з листа до В. Репніної від 7 березня 1850 р.).

я же неверующий Фома… – В основі вислову – євангельська легенда про апостола Хому Близнюка, який не хотів вірити у воскресіння розп’ятого Ісуса Христа, поки не побачить на власні очі на його руках рани від цвяхів, не прикладе руки до його ребра (Іоан. Гл. XX. В. 24–29).

начну старыми словесы… – цитата із «Слова о полку Ігоревім».

где бешеный честолюбец, окаянный Святополк, зарезал родного праведного брата своего Глеба… – Святополк (близько 980–1019) – син князя Володимира Святославича, князь туровський (988–1015) і великий князь київський (1015–1019). У міжусобній боротьбі 1015 р. вбив своїх молодших братів Бориса і Гліба (за що дістав прізвисько Окаянного). У тексті повісті тут і далі описка: поблизу Переяслава на річці Альті вбито Бориса, а не Гліба, що загинув на Дніпрі поблизу Смоленська. Неточність допущена механічно. Описуючи в археологічних нотатках церкву на околиці Переяслава (тепер село Борисівка), Шевченко зазначає: «На месте, где по преданию убит князь Борис, построена недавно церковь…». Кам’яний стовп у формі хреста, що, як зазначено у повісті, «знаменовал место убиения невинного Глеба», 1845 р. був змальований Шевченком і підписаний: «Кам’яний хрест св. Бориса». Точно названо цю пам’ятку і в археологічних нотатках.

по сказанию Конисского… – Йдеться про «Историю русов, или Малой России» – твір невідомого автора кінця XVIII або початку XIX ст., опублікований 1846 р. О. Бодянським як твір Георгія Кониського (1717–1795) – українського письменника, церковного і культурного діяча. Шевченко познайомився з «Историей русов» ще наприкінці 1830-х років у списку. З неї поет неодноразово брав теми, сюжети й образи для своїх історичних творів («Тарасова ніч», «Іржавець», «Великий льох» та ін.).

совершилась кровавая, или Тарасова, ночь в 1547 году. – Йдеться про розгром повсталими козаками й селянами на чолі з гетьманом нереєстрових козаків (з 1629 р.) Тарасом Федоровичем (Тарасом Трясилом) війська польського гетьмана Станіслава Конецпольського під Переяславом 15 травня 1630 р. Перемогу повстанців Шевченко оспівав у поемі «Тарасова ніч» (1838). Рік битви у повісті зазначено неточно.

рюисдалевским пейзажем. – Рейсдал (Рюїсдаль) Якоб ван (1628– 1682) – голландський художник, один з видатних пейзажистів XVII ст. З картинами Рюїсдаля Шевченко познайомився в Ермітажі. Згадка про них є в повісті «Художник».

Это соборный храм… – Йдеться про Вознесенський собор у Переяславі, змальований Шевченком 1845 р. й описаний в археологічних нотатках. Рік побудування собору в повісті зазначений неточно. Точна дата (1701) вказана в археологічних нотатках.

знаменитым анафемой Иваном Мазепою… – Мазепа Іван Степанович (1644–1709)– гетьман Лівобережної України (1687–1708).

Это Успенская церковь… – Розпочинаючи археологічні нотатки (розділ «Переяслов»), Шевченко так описує долю цієї історичної пам’ятки:

«В цитадели древней крепости, или в вышнем городе, церковь Успения Пресвятыя Богородицы. Та самая, в которой присягал Богдан Хмельницкий на верность московскому царю, сгорела, и на этом месте в 1760 году построена новая по образцу древней, деревянная о девяти византийских куполах, с крещатыми окнами во фронтонах».

прославленная в 1654 году… – Механічний характер описки (1645 замість 1654) засвідчує ще одна згадка про цю історичну подію, що йде далі в тексті: «…он стал ездить к обедне в Успенскую церковь, в ту самую, в которой в 1654 [г.] генва[ря 8] дал присягу З[иновий] Б[огдан] Х[мельницкий] со всякого чина народом на верность московскому царю Алексею Михайловичу».

голштищем, возвратившимся из Петербурга… – Голштинцями називали українських козаків, завербованих у так звані голштинські полки, які формувалися в Україні під час війни 1761–1762 рр. з Данією, що її вів Петро III (1728–1762) в інтересах Голштинського герцогства, і які були скасовані після його смерті. Про повернення голштинців з Петербурга Шевченко міг прочитати в «Истории русов» (с. 251–252).

полковника переяславского цыгана Иваненка… – Мова йде, очевидно, про Григорія Іваненка, бунчукового товариша, переяславського полковника, предки якого були вихідцями з Волощини. Про родовід Іваненків Шевченко міг дізнатися з розповідей Степана Никифоровича Самойлова, який був одружений з дочкою сина полковника Іваненка – Григорія Григоровича, багатого поміщика, що володів маєтками у Переяславському та Золотоніському повітах. З С. Н. Самойловим Шевченко спілкувався у грудні 1845 р. під час гостин у селі В’юнище [Жур П. Дума про Огонь: з хроніки життя і творчості Тараса Шевченка. – К., 1985. – С 169–172]. Шевченко був особисто знайомий і з прямими нащадками полковника Іваненка: Федором Григоровичем Іваненком, з яким зустрічався в маєтку Репніних у Яготині і якому передавав вітання з Орська (лист Шевченка до А. І. Лизогуба від 1 лютого 1848 р.), та Семеном Григоровичем Іваненком із села Ковалівка, де збиралися кирило-мефодіївці [див.: Радянське літературознавство. – 1976. – Т. 2. – С. 63].

записался портупей-майором в себулдинцы… – Себулдинці (перекручено від подцабольдинці) – козаки, що належали до одного з голштинських полків – Подцабольдського.

начали себулдинцев обращать в регулярные войска… – Тут неточність: на регулярне військо було перетворено не голштинські, а пікінерські полки, що потягло за собою повстання пікінерів у 1769–1770 рр.

печать церковную и гражданскую… – Йдеться про давньослов’янський (кириличний) шрифт та спрощений, так званий гражданський, введений у Росії за наказом Петра І з 1708 р.

в киевскую бурсу. – Тут мова йде про Київську академію – першу вищу школу в Україні, що була створена 1632 р. в результаті злиття Київської братської школи з лаврською.

На бурсацкой скамье или на Подольском базаре… – Йдеться про Житній базар у Києві (існує і нині), де з часів Київської Русі велася торгівля хлібом. Розташований на Подолі, недалеко від корпусу Київської академії, базар був місцем, де вихованці академії проводили своє дозвілля в надії будь-яким способом підхарчуватися [див. повісті «Тарас Бульба», «Вий» у виданні: Сочинения Николая Гоголя. – СПб., 1842. – Т. 2. – С. 82, 309].

подружился он с знаменитыми впоследствии Иваном Левандою, Григорием Гречкою и тогда уже философом Григорием Сковородою… – і Леванда Іван (Іоан) Васильович (1734–1814) – церковний оратор, письменник. Навчався у Київській академії протягом 1748–1760 рр. У 1786–1814 рр. був протоієреєм Софійського собору.

Григорій Гречка – можливо, Шевченко мав на увазі Стефана Гречину, товариша І. Леванди по навчанню в Київській академії, пізніше переяславського протоієрея [Акты и документы, относящиеся к истории Киевской академии. – Киев, 1906. – Отд. 2, т. 3. – С. 493; Киево-Софийский протоиерей И. В. Леванда. – Киев, 1879. – Т. 1. – С. 6].

Сковорода Григорій Савич (1722–1794) – український філософ, просвітитель, поет, композитор. У Київській академії вчився в 1738–1742 та 1744–1750 рр.

Згадка про те, що батько героя повісті Никифора Федоровича виховувався в Київській академії одночасно з Іваном Левандою, Стефаном Гречиною та Григорієм Сковородою, – анахронізм. За сюжетом, Федір Сокира міг народитися близько 1763 р., отже, був набагато молодший від згаданих історичних осіб.

приехавши славные запорожцы на подворье свое в Киев… – з середини XVII ст. козацька залога стояла на Куренівці – передмісті Киева поблизу Подола (тепер Подільський район міста Києва).

провожать товарища своего Ярмолу Кичку в Межигорский монастырь… – Межигірський Спасо-Преображенський монастир заснований біля села Вишгорода (тепер районного центру Київської області). З 60-х років XVII ст., після зруйнування польсько-шляхетським військом Трахтемирівського монастиря, він був шпиталем для поранених та притулком для старих запорожців. Шевченко відвідав Межигір’я у червні 1843 р., виконав тут етюд «Києво-Межигірський монастир», записав чотири народні пісні.

с цеховой музыкою… – очевидно, у супроводі музикантів, що належали до музикантського цеху («Музицького братства»), одного з найстаріших у Києві (засновано 1672 р.).

горилкою из мыхайлыка… – Михайлик – маленький дерев яний ківш для пиття.

спрыгнул с высокой стены Братского монастыря. – Братський монастир, заснований у Києві 1616 р., містився на Подолі між теперішньою Контрактовою площею, Набережно-Микільською (тепер Г. Сковороди), Іллінською та Волоською вулицями. На території монастиря, обнесеній високим муром, був розташований двоповерховий корпус Київської академії. Мотив втечі вихованців Київської академії на Запорожжя проходить також в усному оповіданні Шевченка «Запорожці приїдуть, було, з Січі в Київ…».

на Великом Запорожском Лугу… – У XVI–XVIII ст. так називалися дніпровські плавні нижче від порогів у пониззі Дніпра, що належали Запорозькій Січі.

в числе запорожских депутатов, вместе с Головатым, он является Екатерине Великой. – У 1773 р. полковий запорозький писар Антон Андрійович Головатий (1744–1797) разом з іншими представниками запорозької верхівки подав урядові Катерини II план реорганізації Запорозької Січі та її управління. Про поїздку Головатого до Петербурга Шевченко читав у нарисі Г. Квітки-Основ’яненка «Головатый (Материал для истории Малороссии)», що був опублікований в журналі «Отечественные записки» (1839. – № 10). Шевченкові належить ескіз олівцем «Антон Головатий біля Неви» (1843).

Потом является на нецеремонном обеде у генерала Текелия. – Текелій (Текелі) Петро Аврамович (1720–1793) – російський генерал, учасник Семилітньої війни (1756–1763) та російсько-турецьких воєн (1768–1774). У червні 1775 р. за наказом Катерини II захопив урядовими військами Запорозьку Січ. Про обід, влаштований Текелієм для козацьких старшин, згадується у праці А. О. Скальковського «История Новой Сечи или Последнего Коша Запорожского» [Одесса, 1846. – Ч. 3. – С. 189–193].

по уничтожении низового запорожского войска… – Військо Запорозьке низове (назва збройних сил Запорозької Січі в XVI–XVIII ст.) було ліквідоване в 1775 р. після зруйнування Запорозької Січі.

заболтавшися с мистиком-философом… – Шевченко, очевидно, мав на увазі не тільки особливості філософської системи Сковороди, своєрідність його мислення (увага до біблійної проблематики й одночасно інтерес до античної філософської спадщини, що проявлялися у співіснуванні містичних алегорій і філософського пантеїзму). У Шевченка, як видно з цього та інших фрагментів повісті (див. також передмову до нездійсненого видання «Кобзаря» 1847 р.), йшлося про важку, сповнену образів-символів, алегорій та складних асоціацій, мову Сковороди.